— У деды, у боярышни. А еще у меня подруга была в давешнем городище, так вот у нее стучало тихо. Ее сосватали за кожевника старого. Она прожила с ним год и умерла. Лекариха сказала от того, что сердце у нее биться больше не захотело. А еще у Гарма, — сказала и вроде как испугалась.
— У Гарма? — Шумской все силился понять, что она ему говорит, да голос ее шелковый с мыслей сбивал.
— Я так щеня нарекла, — покраснела, глядя на Андрея, видно знала, какое прозвище ему выдумали.
— Гарм, значит, — Шумской прижал девушку еще крепче. — С чего так, Ариша?
— Так ты ведь подарил…
— Так и назвала бы Андреем. — После таких его слов Арина задумалась на малое мгновение и прыснула.
— Вот потеха, боярин. Кто ж пса человеческим именем нарекает, а?
— А кто нарекает человека псовым? — Шумскому не было дела до прозвища своего, но вот не хотел он, чтобы и Ариша так о нем…
Она поняла все, ей Богу! Глаза стали ярче, а ладошка ее маленькая наново легла на широкую боярскую грудь, вроде как приласкала.
В тот момент Шуской и понял — ничего ему не нужно, кроме вот этой девушки с золотой косой. Ради этой малой птахи, готов он был пустить по ветру и богатства свои немалые, и сословие свое отдать. Она — радость, жизнь. А кому ж нужны горы злата, если ничего кроме пустоты нет в душе? Андрей за всю свою недолгую жизнь нахлебался и одиночества, и обид, и крови людской. А с ней рядом вздохнул и уж более не чувствовал себя Гармом-псом, но человеком.
Аришка еще щебетала что-то, Шумской слушал, прижимал к себе теплое счастье свое, и мысль ловил… Споймал-то опосля, когда уж добрались до Богуново и уселись за именинный стол воеводы Медведева.
От автора:
Богиня Рада — Богиня памяти, счастья и радости, духовного блаженства, Божественной Любви, красоты, мудрости и процветания.
"Наследную грамоту дали" — поначалу звание бояр даровалось за особенные заслуги, но с 12 века передавалось по наследству. Укрепить род можно было хорошим браком: боярин-боярыня. Заключались выгодные союзы, ширились земельные наделы, увеличивалась численность дружин. Так формировалась элита на Древней Руси, будущее дворянство.
Мятель — мятл (стар.) — широкая верхняя одежда (дорожная, осенняя и зимняя), похожая на плащ или мантию.
Глава 10
— Аришка, сюда иди, — прошипела боярыня Ксения. — Стой за нами и голову-то не задирай высоко. Помни, чему учила тебя.
— Слушаюсь, матушка-боярыня, — Аринке совсем не до наставлений!
Сказать стыдно, но когда добралась она до Богуново, чуть не плакала, что пора с Буяна слезать и оставить Шумского-то… Теплый он, сильный.
Ворохнулось в Арине женское. Девки-то звание своё теряют не токмо на лавках, да сеновалах. Вот как голова-то кругом пошла, как коленки начали подгибаться при виде его одного, считай, пропала девка, а родилась баба.
С того Арина была как в тумане, покрывалась счастливым румянцем, сияла негой и счастьем девичьим. К слову, парни такое всегда примечают, не знамо как, но безо всякого сомнения. Вон, огольцы, на рыжую-то уставились, почитай все, как один и подзатихли.
На воеводском подворье народу видимо-невидимо. Все вперемешку: гости, ратники, холопы! И все красивые, да веселые.
Аришка нарядная. Ксения не поскупилась на подарок-одежку. Рубаха тончайшая, белоснежная, вышитая. Запона дорогая, поясок и очелье работы лучшего берестовского мастера. Навеси небольшие, но уж из золота. Сапожки-невелички, ровно по ножке, блескучие. А сама она — тонкая, звонкая. Коса тугая, да толстая. И как тут не глазеть, а? Эх!
— Здравствуй, сынок. Вовремя ты, — воевода сошел с крыльца встречать гостей дорогих. — Ксюша, краса ты моя ненаглядная! Машка, вся в тебя. А это кто тут?
Фрол Кузьмич приметил Арину и к себе поманил.
— Вона как! Расцвела, славница! Эдак скоро от сватов отбоя не будет. Палкой всех отгонять придется, — смеялся боярин Фрол.
— Всех-то не надо, батюшка. Одного хоть оставь, а то век в девках просижу.
— Ты то?! Да только пальцем ткни, кого надобно! Тебе чубатого аль усатого? — воевода развеселился и обвел крепкой рукой подворье, на котором тех женихов цельная сотня была.
— Мне бы умного, — поклонилась Аринка и услыхала смех.
Воевода и сам хохотал, смеялись и те, кто слышал ответ Аринки. Боярыня Ксения улыбалась, но бровями знак дала ученице своей непутёвой, мол, много болтаешь. Аринка упрёк приняла и поклонилась воеводе поясно.
— С именинами, Фрол Кузьмич. Долгих лет тебе.
— Спаси тя Бог, славница, — потрепал по рыжей макушке добро так, по-дедовски и отошел к другим гостям.
Женщины потянулись в бабьи хоромы, поздоровкаться, поболтать перед службой в церкви. Семейств собралось немало и все разные, да чинные. Ксения шепнула Машке и Аришке, чтоб помалкивали и слушали. Со словом своим глупым, да юным, не лезли вперед старших.
Когда уж толпа нарядных баб взошла в хоромы, когда все расселись по лавкам, Аришка и почувствовала свою бесчинность.
Определили ей место у самой двери, с краешку. Разговор шел все больше о хозяйстве, но непростой, а с вывертом. Похвалялись все, но исподволь, будто намеками. Кто говорил о дочке-красавице, кто о муже славном воине, а кто и златом бахвалился.
— Вот местечко-то досталось, — шептала Аришкина соседка справа — румяная баба с тонкими бровями. — Вона, сиди теперь рядом с Павлинкой.
Ариша глянула на соседку слева, бледную тётку, скудно одетую, но прямую, будто палочка-тростинка.
— А что за Павлина? — Аринино любопытство мало когда ее покидало-то.
— Не знаешь? Да ты ведь не местная, — и зашептала радостно. — Так ее в жены взял боярин Сормов. Она-то из простых сама. В приданое ничего не принесла, а Сормов-то погорел. Дружина разбежалась, дом с дырявой крышей стоит. Князь вона уж и грозит грамоту боярскую отнять. Ить воинскую повинность несть не могёт. А все через Павлинку! Ох, такая любовь была промеж них, а когда все сплыло, он ее поколачивать стал. Бьет и орет, что жизнь ему поломала.
— Так чего ж бьет-то? Он же хозяин. Сам погорел, нето. — Арина внимала тётке румяной и … Мысль родилась, завиляла, но схоронилась.
— Молодая ты еще, глупая. От него семейство отвернулось за такую-то жену. А у Павлинки и не было никого. А как без опоры-то? Вот ты дурёха, — хохотнула тонкобровая. — Неровню взять, все потерять.
Аринка хотела еще спросить, да умолкла. Враз припомнила Наталку с Дёмкой. Муторно как-то стало… С чего бы? Уразумела уж после церковной службы.
Колокол на церквушке звонил громко, малиново. Женщины урядно потянулись к службе. Мужья, да сыновья уж толпились у церкви, поджидали. Так и взошли толпой в святое, намоленное место.
