Но…
Не от шкафа и не от ларца ключик.
Потому как глупо носить все время при себе ключ от стоящего на виду шкафа. Шкаф можно легко сломать. Поэтому я склоняюсь к мысли, что ключик если что и отпирает в моей тюремной келье, так это хорошо замаскированную дверцу, расположенную где-нибудь в стене. И замочную скважину так легко не увидеть. Искать надо. Искать тщательно и медленно.
А поиск чего угодно – это как раз то, чем я сейчас и занимаюсь.
И последний предмет из карманов покойника – шахматная пешка. Деревянная. Старая. Белая. Одинокая. Ни доски, ни других фигур. Вроде мелочь. Но ведь он таскал ее в карманах. Мог бы бросить на стол. Но нет. Держал при себе. Белой я пешку назвал условно – она из покрытой лаком светлой древесины. Перевернул фигуру. Снизу приклеен резиновый кругляш. Чтобы не стучала по доске и не царапало ее. Логично. Потряс фигурку у уха. Ни звука. Все равно проверил на наличие тонких швов в дереве. Не нашел. Подцепил ногтем кругляш и потянул. Тот отошел довольно легко. Приклеен только по краям. А под ним, в центре основания фигурки, вырезан довольно сложный знак, перепачканный чем-то темным. Я коснулся и на подушечке пальца осталось пятно. Это же… я оторвал резиновый кругляш полностью и, перевернув пешку, прижал ее основанием к столу. Надавил посильнее. Убрал фигурку. И уставился на отчетливый оттиск на столе.
Пешка – это печать.
Что. Вашу. Мать. Происходит?
Печать?!
Вот с каких пор почти прикованные к рычагам узники обзаводятся печатями? На какие документы они их ставят? Куда млин шлепают печати? Себе на лбы? Он от скуки вырезал печать и прикрыл ее кругляшом? Так ведь она перепачкана чернилами. Стало быть, использовалась. Я всмотрелся в основание пешки. И быстро увидел аж три цвета чернил – едва-едва заметные остатки зеленых, потом черных, поверх них уже фиолетовые. То есть печать использовалась не раз и не два. Но где она использовалась?
Что за бред…
Я помассировал переносицу. Одинокая пешка стояла передо мной на столе. Рядом фиолетовый оттиск.
Чтоб меня…
Ладно. Ладно. Вызов принят.
Собрав вещи старика, убрал все в тайник за лежаком. Замаскировал небрежно швы. Поднял лежак. Впервые глянул на устройство кровати. Лежак крепился к стене тремя толстыми железными петлями. На одном краю лежака железный шип, что при подъеме ложа входит в стену. Под лежаком из стены торчат три толстых прута. На них лежак и ложится при опускании. Просто и надежно. Непонятно как закрепляется в стене шип, но тут что-то простое и надежное – чтобы веками служило. Вон сколько сидельцев сменилось, а лежак до сих пор исправно поднимается и опускается. На среднем пруте видна царапина. Неглубокая. Поперечная. У самой стены. Пытались перепилить. Мудрая мысль – прут длиной с локоть. Может и оружием послужить и инструментом.
Поймал себя на мысли, что подсознательно ищу повсюду замочную скважину. Теперь это надолго. Взгляд так и будет цепляться за каждый кирпич, пытаясь отыскать заветную дверцу. Ключ и пешка прочно завладели моим разумом. Стали главной загадкой.
Сходив к рычагу – как давно я этого не делал! – дернул за него, едва свет погас. Три часа двадцать минут! Большего и желать нельзя – я могу переделать кучу дел, могу даже нормально отдохнуть. Я вывел свою келью на новый уровень и заслуженно собой гордился.
А теперь работа…
Я вернулся к очистке размеченных квадратов. Не торопясь.
Квадрат за квадратом. Пятясь как рак. Поработаю один интервал – три-двадцать. Потом уже должен и обед подоспеть. Тренировки возобновлю после хорошего сна – болезнь подточила силы, надо восстановиться чуть-чуть. Турник. Вот что мне надо. Турник. Почему-то мне кажется, что однажды придет время и умение подтягиваться мне сильно пригодится. Откуда такая мысль? Понятия не имею. Но турник себе соорудить постараюсь.
Пешка и ключик. Печать и дверка. Никак не выходят у меня из головы.
Я неотступно думаю о странных предметах из карманов седого мертвеца.
Думаю о самодельном и уже изрядно потрепанном по краям клеенчатом плаще.
Думаю о старике преклонного возраста.
По моим наблюдениям сюда забирают мужчин не взрослее среднего возраста. По грубым прикидкам – возрастом от двадцати до сорока. Это логично. Работа здесь не особо тяжелая, но смысл тащить сюда глубоких стариков? Если тебе восемьдесят – трудно предсказать, когда умрешь. Да и организм уже скрипит, хрустит, отказывает.
И потому вполне логично предположить, что седобородый прожил тут долго. Прямо долго. Речь о паре десятилетий как минимум. Если его забрали сюда возрастом ближе к сорока, а умер он… я думаю годам к семидесяти с чем-то, если еще раз вспомнить кисти рук обильно покрытые пигментными пятнами. Он при жизни был упитан. Оттого не выглядел усохшим. И что получается? Тридцать лет в одиночной камере? И сумел сохранить рассудок? Седобородый узник переплюнул аббата Фариа из знаменитого романа «Граф Монте-Кристо». И оставил после себя тайн не меньше мудрого персонажа аббата Фариа, придуманного Александром Дюма.
Пусть даже пробыл он тут не тридцать, а двадцать лет – тюремное заключение не молодит, а старит, оттого выглядит старше. Все равно срок огромный! Двадцать лет! У него было время поразмыслить о бренности существования.
Пешка и ключ. Не выходят у меня из головы. Не выходят и все тут…
Но это мне только на пользу – больше нетерпения, больше ража, больше сил в руках скребущих пол и сдирающих с него черную засохшую грязь. Я обследую свою келью сантиметр за сантиметром. Проверю каждый миллиметр. Ощупаю каждый шов между кирпичами.
Пешка и ключ…
Ключ блестящий, медный, небольшой. Бородка довольно сложная. Ключ короткий. Головка овальная. На бородке несколько мелких царапин. Больше ничего сказать не могу.
Пешка. Деревянная. Светлая. Белая. Ничего выдающегося из себя не представляет. Стандартная форма. Резиновый кругляш скрывает вырезанную в основании шахматной фигуры печать. После того как я прижал печать к столу на нем появился довольно красивый и символичный оттиск.
Рисунок.
Две руки – кисти и запястья – держатся за опущенный рычаг. Они образуют тупой угол. Внутри угла изображена пешка и цифра восемь расположенная в ней. Над пешкой еще две кисти руки – ладонями вверх. Пальцами друг к другу. На одной ладони лежит хлеб. На другой яблоко. Над руками двусторонняя короткая стрелка. Такой вот рисунок. Пиктограмма какая-то. Слов нет. Но это и понятно – рисунок то едва различить можно. Куда уж тут буквы лепить.
Пиктограмма на то и пиктограмма, что должна быть понятной любому.
Две руки на опущенном рычаге. Опущенный рычаг – активированный рычаг. Все рычаги в моей келье активируются опусканием до упора. Две руки на опущенном рычаге – символ работы, символ выполнения своих обязанностей, так сказать.
Пешка с цифрой восемь. Пешек на доске по восемь штук с каждой стороны. Всего шестнадцать. Но это два цвета. А тут только белый. Уже сложно. Но предположу, что померший дедуля был Пешкой-8. Звучит не очень, если честно. Пешка фигура разменная, их легко смахивают с доски, и они слабее любой другой фигуры. Да, пешка может стать ферзем. Если повезет дойти аж до другого края доски. В общем – так себе ранг фигуры. Пешка она везде пешка. Так и просится сравнение с шестеркой.
