У меня такое часто бывало. А порой в моменты, когда срочно требовалось продумать какую-то спешную, но рабочую стратегию, вместо этого я погружался в грезы смешанные с воспоминаниями — как хорошими, так и плохими. И я не противился этому — знал, что так и надо. Либо в процессе ленивых мысленных заплывов в никуда решение всплывет само собой, либо же уже позднее, например во время приготовления кофе, я вдруг обнаружу идеальный вариант выхода из ситуации. Я могу вспоминать детские солнечные деньки, когда я с редкими друзьями прыгал с крыши сарая в душистое сено, но при этом заодно придумать как поступить с просадками логистики в одном из дальних регионов необъятной родины, где буксуют и опаздывают грузовики с моим грузом.
Спустя час я остановился. Остановился сам, остановил и гусеничного тяжеловеса, что шел с потушенными огнями по крутой дуге вот уже шестой час подряд. Я устал. Тело требовало хотя бы небольшой разминки. Когда машина замерла между двумя снежными холмами, что прикрыли нас от возможных чужих взглядов, я дернул еще раз торчащий из-под панели рычаг, выбрался из кресла и успокоительно улыбнулся старикам:
— Пару часов сушим весла.
— Сушим весла? — с недоумением пробормотал Зурло Канич.
Его вечный компаньон понял первым:
— Перерыв на отдых?
— Верно — кивнул я, выливая из помятого термоса остатки чая в кружку — Сейчас гляну как там обстановка снаружи, а затем можете выбираться по своим личным делам.
— Вовремя — улыбнулся Анло — Весьма вовремя. В наши стариковские годы уже не получается терпеть слишком долго…
— Дорога требует жертв — ответил я.
Отставив опустевшую кружку, я несколько раз присел, пару раз наклонился, разминая ноги и поясницу, после чего быстро оделся, не забыл прихватить оружие и открыл боковую дверь. Выскользнув на замерший трак, я присел и на несколько минут погрузился в молчание, вглядываясь и вслушиваясь в завывание усилившейся метели. Почти невозможно разглядеть что-то в черно-бело-серой пляшущей круговерти, но я честно пытался, выглядывая уже знакомые мне движения ползущих медведей. Не увидев ничего опасного, я позволил пассажирам покинуть нагретый салон и спрыгнул в снег сам.
Увидев, как разошедшиеся в стороны старики все как один присели в снег, я недоуменно хмыкнул, а затем пожал плечами и завозился с завязками штанов. Каждый оправляется так, как считает нужным. Если луковианцам мужчинам так комфортней — так тому и быть. А ведь я предлагал им справить нужду на ходу — есть же люк в полу, опять же можно оградиться от взглядов натянутыми шкурами. Но старики предпочли ждать и я не стал настаивать — хотя уже был готов предложить им другие варианты вроде пустых бутылок.
Пока занимался своими делами, прокручивал в голове уже пройденный маршрут, заодно прикидывая сколько нам еще тащиться по чужим снегам.
Два убежища не были расположены так уж далеко друг от друга. Я думал добраться куда быстрее. Но обнаружилась проблема — путь преградили защищенные ледяной коркой, но неплотные внутри наметенные снежные холмы, что неузнаваемо изменили часть здешнего ледового ландшафта. Сверившись с известными мне ориентирами, сверившись с собственной картой, а затем и с луковианской, я убедился, что у нас всего два варианта.
Первый — грузить рюкзаки на спины и идти между этих холмов, пробираясь узкими тропками.
Второй — ехать в обход.
Я выбрал второй вариант, не собираясь устраивать изнурительный поход со стариками за спиной и при минус двадцать с лишним по цельсию. Это, не считая довольно сильного порывистого ветра и ползающих страшных медведей.
Решение я принял самостоятельно и лишь затем озвучил его пассажирам. Возражений не последовало — чего и следовало ожидать. Дело даже не в их преклонном возрасте. Дело в той миролюбивости и рассудительности, на которые я раз за разом натыкаюсь при общении с представителями этой расы. Не зря среди них больше всех «смиренных», если судить по известной мне статистике нашего Бункера. Многие, очень многие луковианцы стараются не причинять никому вреда — даже Столпу — предпочитая сидеть на голодной диете все сорок лет и покорно отбывая долгий срок. Что показательно, как шепотом сообщил мне Тихон, они порой навещают храм в Холле, где общаются с монахами, которые по умолчанию являются для них носителями абсолютно чуждой для них веры. Не просто чужой — веры с другой планеты! С другого мира… Удивительно. В этих беседах Тихон узнал, что они осуждают насилие, но при этом стараются не осуждать тех, кто к насилию прибегают, ведь осуждение и порицание — тоже своего рода насилие.
В общем все очень запутано.
Понимая, насколько сильно напряжены этим опасным путешествием старики, я занялся готовкой — горячее питье и еда всегда успокаивают, как и вид борющегося с вечной темнотой слабого, но отважного пламени разведенного мной костерка. Защитив огонь от ветра и чужих глаз валом из снега, я добавил в огонь накопанных мерзлых веток, вытащил еще вязанку из своего бортового запаса, набил котелок снегом, бросил одну шкуру на снег, а вторую накинул на плечи и уселся. Голову шкурой закрывать не стал — и даже капюшон скинул. Ветра тут нет, шапка защищает неплохо, а мне нужно слышать хоть что-то — снег покрыт ледяным настом, что со звоном и хрустом ломается под тяжелым медвежьим телом.
Пассажиры предпочли вернуться в салон вездехода. С лязгом закрылась дверь — перед этим я успел попросить дернуть рычаг, чтобы внутренняя механика продолжала работать. Переживать, что остался снаружи, а в моей машине заперлись другие я не стал. И не из веры в их непогрешимость. Нет. Просто я заранее продумал такой вариант развития событий — мало ли кого я повезу в следующий раз? — и поэтому все самое важное всегда носил с собой в рюкзаке и карманах, а еще я изучил и отрепетировал способ быстрого обездвиживания гусеничной машины — слив кипящей красной смазки прямо на ходу. Достаточно вскрыть боковой багажный отсек и поочередно дернуть за два небольших рычага. После этого вездеход далеко не уйдет.
Дожидаясь, когда закипит вода, я улегся на бок, давая закостеневшему в водительском кресле телу отдых. Так меня и застал решивший выбраться из вездехода Зурло Канич. Следом за ним выбрался и его верный друг Анло. Старые заединщики…
— Не стоит мерзнуть ради меня — сразу предупредил я, опять вспомнив про вежливость и участие луковианцев — Мы здесь ненадолго.
— Хочется посидеть у живого огня — пояснил Анло, опуская на снег принесенное одеяло.
Усевшись, прижавшись плечами, они укрылись еще одним одеялом и затихли, неотрывно глядя в пламя костра. Задумчиво глянув на их худые старческие лица, я пожал плечами и продолжать эту тему не стал. Мы молчали. Чуть утихшая метель тоскливо стонала за сугробами и холмами, будто подглядывая и тоже желая подойти к костерку, но не решаясь. Подбросив в огонь несколько сучьев покрупнее, я достал из рюкзака крохотную коробочку с драгоценной заваркой. Сыпанул достаточно щедро — надо взбодриться. Поэтому пусть постоит еще у костерка, пусть старая заварка чуть потанцует в медленно кипящей воде.
