— И там…
— Кости. Два скелета. Женский скелет. И крохотные останки младенца. Хотя там мало что осталось… но череп я увидел — и он был сплющен. На костях черепа редкие черные пряди. В общем все стало ясно и, аккуратно вернув все на место, я вернулся к машине и вышел на связь с полицией. Те сначала не особо шевелились — да оно и понятно, ведь я говорил о глухом месте непонятно где. Но с помощью знакомых мне удалось чуток их расшевелить и к утру полиция прибыла. Вскрыли могилу, достали кости. Доставленный на сопку Федор увидел кости, достал из внутреннего кармана новую бутылочку коньяка, не отрываясь выпил все без остатка и глухо заговорил, признаваясь в страшном.
— Я все еще не понимаю…
— Он и все его дети были русые. И жена на фотографии была совсем светлая, ее даже русой то не назвать. И лица у них у всех почти одинаковые. А вот у младенца сохранившиеся пряди волосы черные.
— Ох…
— Федор рассказал, что на ту сопку они поднялись мирно и радостно. Он и его снова беременная любимая жена. Особо не волновались — до родов был еще месяц и в этот раз он собирался отвезти ее не в последний момент, а прямо сегодня — денег хватает, пусть лучше поживет там в цивилизации, на съемной квартире впритык к роддому. Но случилось так, что при спуске Анфиса упала, а он не успел подхватить — опять выпил коньячка и рефлексы замедлились. Начались роды вызванные ударом. И прямо ему на прикрытые собственной рубашкой дрожащие руки жена уронила ему, как он выразился «это». Он сразу вспомнил заглянувших на их хозяйство пару молодых черноволосых улыбчивых парней автостопщиков, что увидели в инете рабочий запрос, добрались сюда и задержались на пару недель, чтобы подработать. Это было меньше года назад. Он вспомнил, как подолгу его жена задерживалась рядом с одним из работников и как звонко и совсем по-молодому она смеялась, запрокинув лицо к светлому небушку. Да… Да… А еще он помнил, как оторвал взгляд от младенца, взглянул на жену и задал вопрос… он помнил страх в ее глазах и дрожащий ответ… мольбу простить… а дальше он на самом деле не помнит ничего. Сознание и разум вернулись только через два дня… И он на самом деле не помнил, почему его так тянуло каждый день на вершину сопки, хотя, конечно, что-то внутри него догадывалось… Накатив коньяка, каждый раз он порывался заглянуть под цветущие бутоны… и каждый раз не решался. Больше он ничего не рассказал.
— Ушел в себя?
— Ушел из жизни — вздохнул я — Его второй по старшинству сын снял с плеча винтовку и прострелил отцу сердце. Все сделал на наших глазах, при этом сделал спокойно, можно даже сказать неспешно, но мы почему-то не сумели помешать. Федор сунулся вперед, упал лицом в землю и затих на краю разоренной могилы. Так кончилась эта история… три трупа, прижатый полицейскими к земле дико орущий сын, бегущие по склону сопки остальные дети Федора, спешащие узнать, что же там случилось. Так я разорил чужой рай, когда не стал наслаждаться подаренным видом, а решил заглянуть под цветущие бутоны. Заодно многие люди потеряли свои должности — так как не вздумали удивиться тому, что женщина на почти последнем месяце беременности вдруг подалась в бега и нигде не проявилась позднее. И поверьте — позднее я не раз вспоминал эту историю, размышляя, стоило ли мне поступать так, как я поступил. Ответа я не нашел. Но знаю, чего я боюсь сейчас…
— И чего же ты боишься, Охотник?
— Того, что своими действиями я расшевелю здешнее осиное промерзлое гнездо и нарушу это долгое и странное тройное хрупкое перемирие — ответил я, опять взглянув на неустанно шепчущий Столп за стеклом кокпита — Столп, хозяева здешней планеты и мы сидельцы… мы как-то научились жить почти в мире. Всех все устраивает. Но что, если я разорю очередную «цветущую полянку» и обнаружу нечто, что стронет с места замерзлые шестеренки мертвого механизма?
— Красиво говоришь, Охотник… я так ответить не сумею. Поэтому скажу просто — себя тебе не изменить. Плохо оно или хорошо — ты все равно пойдешь своим путем.
— Может и так — улыбнулся я и вздрогнул, вскинул руку — Свет!
Вскочившие луковианцы ликующе закричали, увидев три тусклых синих огня, что зажглись у подножия едва угадываемой темной горы. Огни были расположены не по горизонтали, скорее почти вертикально, отчего казалось, что на темную вершину ведет едва освещенная тропа.
— Цветущие бутоны на вершине горы — тихо произнес я, ведя вездеход к цели — Черт… как же хочется курить…
Взглянув вниз, я бросил взгляд на лежащее в ногах оружие. Я готов к любому развитию событий. Правильно поняв на что именно прикрытое одеялом, я смотрю, Зурло торопливо проговорил:
— Не волнуйся, Охотник! Тут живет мирный народ! Мы верим, что добрым смирением можно победить любую злую невзгоду. Война и сражение — великое зло. Мы всячески стараемся избегать этого. Тебя встретят не оружейные дула, а мирные улыбки. Не готовься к битве, готовься к спокойному долгому отдыху.
— Как сказал один древнейший полководец с моей планеты: Обманываешь ты своими речами сограждан, настраивая их против войны, под именем покоя ты готовишь им рабство. Мир рождается от войны, и потому желающие пользоваться долгим миром должны закаляться в боях.
— Ох…
— У меня была хорошая учительница — широко улыбнулся я, незаметно проверяя насколько ладно сидит за поясным ремнем полностью заряженный пистолет — молчаливый ответ Замка на предложенное им оборудование. Холл получил в дар четыре кресла с высокими спинками и подлокотниками, что тут же стали дико популярны среди его жителей. Плюс три десятка стальных и алюминиевых шампуров, большая решетка для гриля и солидная пачка черного перца горошком.
— Она учила тебя выживать?
— Она учила меня ко всему относиться критично и всегда иметь собственное мнение — ответил я, глядя на медленно приближающиеся синие огни — Мы не вы. Но я верю, что в чужой монастырь не следует соваться со своим уставом. Так что не забудьте сразу же сказать своим самое главное.
— И что же это?
— Скажите им — я пришел с миром.
Глава 5
Нехорошее предчувствие шевельнулось во мне примерно на двадцатом шаге, после того как мы миновали небольшие стальные ворота. Нехорошее предчувствие не было испугом или ожиданием чего-то плохого конкретно для меня. Нет. Да жди меня впереди засада — вряд ли бы я ее ощутил. Так что это даже не предчувствие, а скорее понимание возникшее после увиденного.
У престарелых луковианцев все было иначе.
За стальными воротами ждал не уже населенный Холл, а вырубленный в ледяной толще длинный прямой проход, освещенный вмороженными в потолок багровыми панелями, что едва разгоняли сумрак. Проход был достаточной высоты, чтобы не скрести шапкой по потолку, а ширины такой, что едва хватит протащить, к примеру, тушу небольшого молодого медведя. Пол и нижняя часть стен, примерно до высоты колена, во многих местах исполосованы длинными змеиными следами, что так хорошо были мне знакомы. Вот только здешние черви оставляют такие следы в снегу, а не во льду. Я знал, что они могут пробить ледяной наст, прикрывающий покойника, но только если он не был слишком толстым и старым. Иначе черви спасуют. Здесь же стены прохода представляли собой зеленоватый прозрачный лед, что одним своим видом заявлял о предельной прочности. Что это за следы? Причем большая их часть толщиной с мое запястье. Те следы, что в полу, забиты снегом и залиты водой — образовались мгновенно застывшие заплатки, что ничуть не скрывали страшных следов, выглядя мутной пористой массой в зеленом хрустале.
