Глава 7
Поразительно, насколько логика и чувства несовместимы.
Моя аналитическая часть настаивала изучить найденный подземный бункер, дабы отыскать ведущий сквозь него путь наверх — в мертвый город. Этот маршрут будет куда более безопасным. Полная защита от ветра как минимум. А к этому всему еще и защита от резких падений температуры — в теории.
И в то же время что-то внутри меня решительно и даже отчаянно протестовало против такого варианта, настаивая, что лучше всего следовать старому продуманному плану — движение по заледенелой отвесной и неимоверно опасной скале. Коней на переправе не меняют, ведь так?
Стоп…
О чем это я?
Я не на переправе. Я на перепутье. И это две совершенно разные ситуации. У меня нет дикой отчаянной спешки, я не посреди бурной опасной реки. Я нахожусь внутри уютной теплой палатки, у меня в руках зажата кружка особенно крепкого и сладкого сегодня черного чая, ровно светит лампа, рядом сидят выжидательно три старика, ожидающие моего решения.
То есть — у меня есть время и возможность все обдумать. И если я приму решение разведать найденный нами бункер, значит, я пойду на это обдуманно, взвесив все риски и приняв их как обоснованные — как я всегда и поступал в своей сознательной жизни.
И раз так… тогда откуда в моей голове это упертое «надо идти уже продуманным старым маршрутом»? Более того — на задворках мыслей вертится скользкое словечко «проверенный» и в упор не могу вспомнить, когда и как я успел проверить еще нехоженый маршрут по обледенелой отвесной стене…
А потом я сделал еще один глоток горчащего несмотря на сахар чая и понял — да я же просто боюсь.
Вот в чем причина. Я боюсь не то, что идти — я боюсь даже зайти в ставший братской могилой бункер. Еще пара минут и несколько глотков понадобились для определения причины моего страха — я боялся боли и смерти. И именно поэтому я был готов рискнуть всем снаружи, болтаясь на веревке в порывах ледяного ветра. А боюсь я по той простой причине, что в последнее мое посещение подобного «объекта» закончилось догонялками с Ахавом Гарпунером. Я получил болезненные ранения, обморожение и едва не умер… И вот сейчас тот маленький трусливый «я» что живет в каждом из нас подал свой тоненький едва слышный голосок, требуя впредь избегать подобных мест.
Стоило мне понять причину своего страха… и я резко успокоился. Губы сами собой изогнулись в легкой улыбке. Раз дело лишь в страхе, а не в более серьезной, но еще не понятой сознанием угрозе… это ерунда. Страх я преодолевать умею.
— Ты принял решение — понял меня поднявшийся сюда Панасий Фунрич и облегченно выдохнул.
— Ага — кивнул я, продолжая улыбаться — Я принял решение. Мы заходим в бункер.
— Разумно…
— Экспедиция в вымороженный город продолжается — улыбнулся я чуть шире — Выдвигаемся через два часа.
— Тебе понадобится что-нибудь?
— Веревка — машинально ответил я, погружаясь в столь же глубокие, как и недавно размышления, но на этот раз они были куда более конструктивными — Мне нужна веревка и свет. Много света…
— Много света — повторил Панасий и взглянул на остальных — Вы слышали Охотника…
Старики зашебуршились, принявшись натягивать подсохшую одежду. А я продолжал потягивать остывший горчащий чай и прикидывать, какие именно сюрпризы может преподнести нам давным-давно вымерший бункер чужой цивилизации. Как не смешно, но на ум приходили лишь различные удобства вроде горячего душа и не слишком удобных металлических скамеек — сказывался опыт прошлых вылазок…
***
— Господи — выдохнул Гордиян и начал обмякать.
Я потянулся к нему, но подхватить успел уже у самого бетонного пола, где старик и застыл на коленях, вцепившись мне в руку и глядя перед собой. Зажатый в другой его руке дрожащий старый фонарик испускал упершийся в ледяную глыбу луч света.
— Тише — пробормотал я, слегка встряхивая уставшего замороченного деда — Тише, Гордиян. Им уже не помочь.
Странные дела творил этот лед, что порой казался пластичным. Вот и сейчас наплывший на мертвые тела в углу лед почему-то не помутнел, сохранив нереальную прозрачность. В результате луч фонаря легко проник в ледяную толщу и высветил четыре детских и одно женское тело. Мертвые сбились в кучу, сжавшиеся дети скрючились в одинаковых одеялах, приникнув к пытающейся обнять всех сразу женщины с распущенными длинными волосами. Так они и умерли. Трагичное ледяное полотно, что встретило нас в самый неподходящий момент — в момент истощения Гордияном как физических так и ментальных сил.
— Тише — вопреки собственным словам я встряхнул его чуть сильнее и, напрягая мышцы, начал поднимать — Тише, Гордиян. Меньше эмоций. Ладно? — перекрыв собой вид на мертвых, я повторил — Меньше эмоций. Пожалуйста…
Хапанув ртом воздух, Гордиян сипло выдохнул:
— Да… да… — и тут же закашлялся.
— Проклятье — пробормотал я, решительно толкая старика назад, одновременно опуская его на нагруженные веревкой, продовольствием и инструментами костяные легкие нарты на широких полозьях. Гордиян не противился, но как завороженный кривил и кривил шею, пытаясь снова увидеть вмороженные мертвые тела. Шепча ругательства, я укрыл его шкурами, развернул нарты и потащил их за собой по пустому широкому коридору, что шел в темноту. Стоящий на нартах фонарь с рычагом освещал небольшое пространство, отчего я, наклонившись вперед, налегая на ремни, шагал на самой границе света и тьмы, будто стремясь убежать во тьму от догоняющего света.
— Они… — слабо пробормотал Гордиян и снова хрипло кашлянул.
— Закутай лицо! — крикнул я, не оборачиваясь — Дыши носом! Медленно и неглубоко!
— Зачем назад? Давай туда… дальше… я в порядке… в порядке я!
— Ага — пробормотал я и снова чертыхнулся — Ведь знал же! Знал! Дыши медленно! Дыхание ровное и спокойное!
Не холод губит здешних стариков, а чрезмерные физические нагрузки и яркие эмоции. Испуг, злость, азарт и даже внезапная большая радость… все это опасно. Им нужно вести размеренную и предсказуемую на многие дни вперед жизнь. Пусть скучновато, зато без пагубного перевозбуждения для сердца и мозга.
Мы вошли в бункер вчетвером. Через сорок метров уселся передохнуть самый крупный из сопровождающих нас луковианцев. Он продолжал улыбаться, но его неестественно расширенные глаза и странно громкий голос дали мне понять, что этого пора возвращать в промежуточный лагерь.
Второй сопровождающий прошел с нами пятьсот метров, если верить тоненькой ненадежной веревке, служащей нам нитью Ариадны в этом ледяном аду. Но затем он откровенно сдался, усевшись рядом с парочкой сплетенных трупов и… заплакав так, как это умеют делать только старики — беззвучно, деликатно, стараясь сдерживаться, но при этом от их плача рвалось на части сердце.
Заплутать я бы не смог при всем желании и через десять минут уже пропихивал вялого Гордияна в расширенную дыру в стене. Кричать не пришлось — нас уже ждали и старика тут же приняли, вытащив, подняв на ноги и тут же втолкнув под меховой полог теплой палатки.
