А ведь тот, кто со связями, мог за эти месяцы наладить еще немало полезных отношений, ведь все мы знаем, что рука руку моет, свой своему брат, кум и сват. Харизматичный улыбака мог бы набраться реального делового опыта, тоже наладить контакты… но нет. Все они расслабились, пустили дела на самотек и поплатились за это. Я же себе такого не позволял и потому преуспел.
Преимущество — это козырь. Но как я убедился на примере других, преимущество может превратиться в твою ахиллесову пяту, если начнешь на него полагаться слишком уж сильно, ослабляя другие направления.
Вот и мой новый стальной конь… или скорее бык… это огромное преимущество.
Сидя за рычагами простейшего управления — с базой справится и ребенок после нескольких минут изучения — наслаждаясь ровным теплом, не переживая о возможном пикирующем ударе крылатого червя, откинувшись в удобном водительском кресле, я… злился на себя и на вездеход.
Мне сейчас так хорошо, что это очень нехорошо.
По-другому и не сказать.
Мой настроенный на самое плохое мозг прямо сейчас старательно показывал перед мысленным взором все то страшное, что вскоре со мной обязательно произойдет. Обязательно случится! И я верил этим картинкам. Я считал их своим четко очерченным будущим.
И насмотревшись уже на свое мрачное будущее, я еще не покинул чертов вездеход и не ушел в пургу, оставив технику за спиной, только по одной причине — будущее, в отличие от прошлого можно изменить.
Поэтому я, двигаясь с максимально медленной пока скоростью, чтобы привыкнуть к машине, сидел за рычагами и спокойно наблюдал за собственными максимально плохими пророчествами, сулящими мне страшную кончину.
Вот я, отвыкнув от суровых погодных реалий, зато привыкнув к ровному полу вездехода, выхожу, наступаю на трещину и проваливаюсь на глубину метров в десять. Я погибаю от открытых ран и переломов. Или выживаю… может я без единой царапинки, посчастливилось упасть на пышный сугроб. Вездеход прямо надо мной, но я не в силах выбраться — все снаряжение внутри салона — и, абсолютный целый, но медленно замерзающий, мечусь по дну дышащей морозом трещины, пытаясь выбраться. Вскоре я теряя последние остатки сил и умираю, неотрывно глядя в столь близкое серое небо. Падающий снег медленно падает на мое остывающее лицо и уже не тает…
Вот я, привыкнув к ложной безопасности, делаю буквально пару шагов из вездехода и на меня беззвучной смертоносной тенью падает крылатый червь. Удар… и меня, обмякшего, со сломанной шеей и пробитым черепом, но еще живого, уносят в небо. Последнее что я вижу — свои болтающиеся отнявшиеся ноги, мотающиеся кисти руки и летящие вниз темные капли моей замерзающей крови.
Вот я открываю задний люк, чтобы не мучиться спрыгиванием и забиранием обратно на высокие траки. И на меня тут же прыгает скрывавшийся в сугробе огромный медведь. Удар страшных когтистых лап… и с развороченной грудью и выпотрошенным животом я заваливаясь на спину. Медведь нависает надо мной, но я даже не тянусь за рукоятью копья — я уже успел увидеть свои раны и понять, что мне не выжить. Лучше уж пусть побыстрее сожрет… Медвежьи челюсти смыкаются на моем лице и резко дергают мою голову вверх. Треск плоти… зрение и сознание милосердно тухнут…
Вот я со всеми предосторожностями покидаю сломавшийся вездеход с горящими в кокпите багровыми экранами. Я прекрасно снаряжен, я вооружен и знаю кратчайший путь к Бункеру. Я отправляюсь в путь, тяня за собой нарты с продуктами и самым ценным. Я полно решимости дойти. Но я отвык, я разучился выживать в снежных пустошах… и где-то на третьем, пятом, десятом или пятнадцатом километре пути я погибаю — от того же крылатого червя, падения в трещину или медвежьих клыков.
Раз за разом мой разум проигрывал передо мной невероятно яркие реалистичные «короткометражки» с плохим для меня финалом.
Раз за разом передо мной всплывали издевательские буквы «Ты расслабился и погиб, Охотник. Тебя съели, ты разбился, ты замерз…
И раз за разом я уверенно отвечал сам себе — но я не расслабился. И расслабляться не собираюсь.
Да… не собираюсь.
Пусть это выглядит чистой воды безумием, но сегодняшнюю достаточно морозную ночь я проведу не в теплой машине, а в снежной норе неподалеку от него. А затем я отправлюсь на охоту и добуду молодого медведя. Поев, втащив куски мяса на крышу машины, я продолжу свой путь. И следующую ночь я опять проведу снаружи, но выйду еще раньше — чтобы для начала заняться долгим внимательным наблюдением за одним очень для меня интересным объектом…
Но это будет потом. Пока же сосредоточусь на делах текущих.
Глядя сквозь бронестекло на едва различимую местность — свет фар я благоразумно выключил — я старательно перебирал в голове все узнанное за последние дни.
За моей спиной битком набитый салон. Я так плотно все уложил от пола до потолка, что палец между предметами добычи может и всунешь, а вот теннисный мяч пропихнуть уже не удастся. Понимая, что мощность машины позволяет многое, я не стеснялся в грабеже. И на крышу немалого всякого закинул — включая мебель. Да я много чего набрал. Но все мои мысли сейчас касались содержимого одного крайне наглядной плоской коробки со стеклянной прозрачной крышкой.
Я бы назвал ее энтомологической коллекцией, не присутствуй в ней скелет знакомой мне звериной формы. Да и прочие аккуратно закрепленные или пришпиленные останки были мне прекрасно знакомы по большей части — за исключением двух экземпляров. Честно говоря, я оторопел, когда впервые увидел это…
Под толстым стеклом, что крепилось на изящных медных шарнирах и было снабжено небольшой задвижкой, находилось несколько существ. Они были расположены тремя горизонтальными рядами различной длины.
Ряд первый. Снежный червь в прекрасной сохранности. Он же в крылатой форме, с раскинутыми и пришпиленными крыльями.
Ряд второй. Странный… я бы сказал кожаный бурдюк с длинным мясистым «горлом» на одном конце, откуда торчали серые щупальцам с багровыми концами. Следующий в том же ряду — прекрасное алое насекомое с тремя парами больших плоских крыльев. Я бы назвал ее бабочкой — чем-то похоже, несмотря на более мелкие крылья и при этом более массивное тело.
Ряд третий. Скелет снежного медведя с предельно раздвинутыми его домкратными лапами, непривычными любому землянину.
Имелся и четвертый ряд, но расположенные там гвоздики пустовали и судя по отсутствию мусора и аккуратности, то, что там некогда располагалось, было убрано сознательно.
И все бы хорошо… и все бы логично…
Вот только каждый из пришпиленных под стеклом видом был… крохотных размеров. Червь — обычный по размерам крупный дождевой червь, разве что непривычного цвета и вида. Чуть больше его крылатая взрослая форма. Про кожаный бурдюк и «бабочку» ничего не могу сказать потому как не сталкивался. А вот медведь… медведь был размером с нашего земного суслика. И, судя по всему, им он прежде здесь и являлся — занимал его биологическую нишу.
Я окончательно в этом убедился, когда просмотрел на том диковинном проекторе обнаруженную рядом с коробкой стеклянную «шайбу», здешний носитель видеоинформации. На короткой и полной чудесных природных звуков записи поочередно демонстрировались эти же виды в живом состоянии. Летняя теплая пора, зеленая трава, высокие деревья, по рыхлой земле довольно быстро — раз в пять быстрее земных аналогов — ползет стайка червей. Вот они добираются до останков поистине здоровенного жука с множеством лап и начинают вгрызаться в него. Вот над травой ловко парит «стрекоза» — крылатый червь, кидающийся стремительно вниз, ударяющий и подхватывающий вялые комки какой-то тугой слизи, которые я бы назвал моллюсками без раковины — чем-то похожи. А вот из темноты кустарника «выстреливают» две лапы, цепко хватая сразу горсть лакомящихся падалью червей. Рывок… и вместе со схваченными червями перемещается и камера. Становится виден мирный жирный сурок, что лежа на пузе, наслаждается трапезой. Следующий кадр — на мокром от росы или недавнего дождя полосатом желто-зеленом листе покачивается кожаный бурдюк. Перед ним вяло шевелятся концы частично спрятанных в «горле» щупалец, что похожи на розово-красную массу тех самых подобий моллюсков… На лист беззвучной тенью падает крылатый червь и… оказывается в плену щупалец, что медленно, но неотвратимо втягивают его внутрь ходящего ходуном бурдюка.
