Ой!
А вот слона-то я и не заметила. Или это часть его силы – оставаться незамеченным, пока он сам не разрешит обратить на него внимание?
– Вы в своем праве, Юля, – утвердил мягкий голос, от которого я задрожала. – На вас нет вины. Годвин первый нанес вам оскорбление, попытавшись подчинить чужого фамилиара. И вы можете требовать виру за оскорбление…
Я глубоко вздохнула. Стиснула руку Мечислава. И подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с Альфонсо да Силва.
Обманчиво невысокий рост, накачанные плечи, резкие, словно резцом вырубленные из камня черты лица, высокий чистый лоб, нос с горбинкой, брови вразлет, огромные черные глаза – Диего де ла Вега ему и в подметки не годился.
Первое, второе и даже десятое впечатление было – ОПАСЕН!!!
Но скайп не передавал и десятой доли его… давления. Да-да, этот невысокий испанец одним своим присутствием так сильно давил на психику, что хотелось развернуться – и броситься опрометью вон. Неважно куда, неважно зачем, лишь бы подальше от него.
Было страшно.
Даже не так.
СТРАШНО.
Из черных глаз испанца смотрела не просто смерть. Смерть – это так легко и просто. А вот то, что мог сделать он, степень страданий, когда смерть представляется высшим благом… и не просто мог.
Он хотел бы так поступить со мной. И наслаждался бы каждой минутой. Каждой секундой моих мучений. Пил бы их, как дорогое вино.
Для кого-то издеваться над людьми было – удовольствием. Для него – жизнью.
И тут мне стало действительно страшно.
Взвыть и удрать не позволила только гордость. Ну и немного – рука вампира, стиснувшая мое запястье железной хваткой.
Несколько секунд мы с Альфонсо просто стояли и смотрели друг на друга. Молча.
Потом он улыбнулся, показывая клыки. А я…
Я взбесилась.
Ну и что, что он – сильнее?! Я – Леоверенская! Я – справлюсь.
И я улыбнулась самой очаровательной улыбкой.
– Ну что вы, какая вира, какое оскорбление… Мы все понимаем. Мальчик привык, что девушки просто падают к его ногам, вот и не рассчитал силенок…
Альфонсо удивленно поднял бровь. А меня уже несло без руля и ветрил.
– И вообще оскорбить может только кто-то равный. А разве мы с… Гудвином равны?
– Годвином, – мягким голосом поправил Альфонсо да Силва. А мне показалось, что вокруг меня обвивается огромная, три месяца некормленная анаконда из ужастика.
– Да хоть Великим и Ужасным, – я пожала плечами.
– До Великого и Ужасного мальчику еще расти и расти, – улыбнулся Альфонсо.
Странно. То ли он выключил свое давление на психику, то ли улыбка помогла, но его лицо вдруг стало чуть более человечным. И даже красивым. На свой, вандейковский манер. Высокие скулы, бородка клинышком, бездонные черные глаза… так и тянет запеть «Ты где, Инезилья, я здесь под окном… Объята Севилья и мраком и сном…»
– Кто б ему в этом мешал. Пусть только на мне не тренируется, – попросила я, чуть успокаиваясь. Могла бы и сама понять, что короля играет свита. И Альфонсо да Силва один к нам не приедет. Но улыбаться тоже не тянуло.
– Скажите, а чем мы обязаны чести принимать у себя таких… выдающихся представителей ночного народа, как Годвин и Глорианна? – процедила я.
Дурочку разыгрывать не хотелось. Тогда Мечислав останется один против троих… или сколько их там черти принесли? А так я могу хоть ненадолго отвлечь их. Дать своему… а кто мне, собственно, Мечислав? А, неважно. Потом разберусь! Дать своей ходячей проблеме хоть небольшую передышку.
– Годвин и Глорианна приехали со мной, но по другому поводу, – Альфонсо вежливо улыбался, но за внешней учтивостью чувствовался леденящий холод презрения и равнодушия. – У вас произошло то, чего уже давно не случалось. Первая беременная оборотниха за много лет…
– Что?!
Вот тут мне стало наплевать и на холод и на презрение. Альфонсо и ресницами хлопнуть не успел, как я вцепилась в него и затараторила не хуже бешеной сороки:
– Вы хотите сказать, что такое раньше уже случалось? Где? Когда? Как их звали? Как звали человека, который смог продлить оборотнихам беременность! Он – или она использовали что-либо вспомогательное – или обходились чистой силой? Это была одна методика – или несколько?
Альфонсо шарахнулся, как лошадь, вырываясь из моих рук. Я, осознав, что, кто и где, разжала пальцы и отступила на шаг.
– Извините. Увлеклась.
Почему-то мне никто не поверил.
– Постарайтесь быть более сдержанной в своих увлечениях, – процедил Альфонсо.
Я скорчила трагическую рожицу. Типа, все понимаю, страдаю, извиняюсь, раскаиваюсь, как могу и как умею… – Извините. Эта тема очень волнует меня последнее время.
Альфонсо явно не поверил в мое раскаяние, но и ругаться раньше времени не стал.
– Я все понимаю. Вы еще слишком молоды…
– Это проходит. Со временем.
Меня предпочли царственно не услышать.
– Вы еще повзрослеете и поумнеете. И все же, Мечислав, в твоем фамилиаре есть нечто… жизнеутверждающее. Этакая милая деревенская непосредственность.
Чтоб ты сдох, паразит!
– Все мы вышли из народа, как козел из огорода, – прошипела я себе под нос.
Меня опять не услышали. Глухота? Ничего. У нас все лечится. Ведерной клизмой с жидкой ртутью!
– Прошу вас вступить под кровлю моего скромного дома, – выразился Мечислав.
Я закатила глаза. Но комментировать не стала. Взяла своего вампира под руку – и улыбнулась.
– Господа, прошу вас…
И тихо, сквозь зубы: «Провалиться куда поглубже и не выползать оттуда».
Но это уже никто не услышал, кроме Мечислава.
– Одну минуту, еще не все вышли, – поднял руку Альфонсо. И уже зло, повелительно, в сторону машины:
– Ты заставляешь меня сердиться, раб!
Упс?
Из машины вылез… почти выпал мужчина.
Я вдохнула – и забыла выдохнуть.
Боже мой!
Я помню, в каком состоянии нашла Даниэля. Я помню, что сделали с Вадимом. С Борисом. С Мечиславом. И думала, что представляю, до чего одно человеческое существо может довести другое.
Угу. А индюк думал, что плавать умеет. А потом вода в кастрюле закипела.
Что-то горячее и жесткое стиснуло горло.
– Юля! – донесся голос откуда-то издалека.
Я не слышала. Изнутри поднималась горячая и жаркая волна гнева. И я с радостью давала ей дорогу. Сейчас я понимала – что такое бешеная ярость. Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю… Есть. Только вот автор не знал, что человек иногда может стать этой бездной. А то, что двинулось сейчас к краю меня, оно мечтало… выплеснуться. И видит бог – накрыло бы всех.
