Адепты с ужасом взирали с неба на воцарившийся внизу хаос, застыв от непонимания, что им следует делать. Коварство врага было очевидным, как и его цель. Если они ударят по мерзостям сверху, то перебьют своих, а если спустятся на землю, чтобы разить врагов напрямую, – расстанутся с собственными жизнями, ибо сотни тварей несли хоры. Очевидная цель этой засады заключалась в том, чтобы нанести воинству как можно большие потери, причинить Великой Ордалии максимальный ущерб ещё на пороге Голготтерата. А затем Анасуримбор Серва, то ли поддавшись женскому страху, то ли почуяв какую-то иную угрозу, приказала Школам отступать…
Те, кто имел возможность взглянуть вверх, увидели, как гранд-дама, облачённая в измазанные сажей и лиловой кровью одеяния, повела своих свайяли обратно к полю Угорриор. И, при всей их стойкости, мужей Ордалии охватила паника.
Казалось, за одно-единственное биение сердца Насуеретская и Селиальская Колонны, как и Колонна Кругораспятия, практически прекратили существование. Священные нансурские штандарты с легендарными нагрудниками Куксофуса II, последнего из древних киранейских верховных королей, рухнули в пыль. Тарпеллас, стоявший на груде обломков у тыльной стороны Гвергиру, был разрублен от плеча до пояса. Смерть закружилась вихрем. Маранджехои, гранд Пиларма, спутник князя Инрилила, потерял правую руку, отрубленную по самое плечо ударом столь стремительным, что после отсечения конечности гранд какое-то время ещё стоял, а затем просто опрокинулся на спину и, упав на трупы своих родичей, лежал, неотрывно взирая на вцепившуюся в небеса необъятность Рогов – до тех самых пор, пока не сделался неспособным более ни на что.
Пал Бансипатас из Сепа-Гиелгафа, как и Орсувик из Кальта и Вустамитас Нангаэльский, оба сокрушённые боевыми молотами размером с наковальню.
Смерть, и снова смерть, и ещё больше смертей – опрокидывающей наземь и сметающей прочь…
Люди начали спасаться бегством или же, скорее, пытаться, ибо тысячи воинов поняли, что оказались в ловушке, стиснутые клещами схватки, разразившейся около проломов во внешних стенах. Торжествующие башраги, издав хриплый рёв, обрушились на них, учинив чудовищную резню.
Зажатые в теснине Тракта и пока ещё остающиеся в живых Уверовавшие короли разразились жалобными стенаниями, выкрикивая в небеса призывы к своему Святому Аспект-Императору.
* * *
Мужской крик, наполненный мучительной болью, приглушённый, но достаточно близкий, чтобы различить надсадный хрип и бульканье мокроты.
Он вырвал Благословенную императрицу из задумчивой дремоты, куда она ранее погрузилась, и заставил её вскочить на ноги. Эсменет стояла, моргая, вслушиваясь и костями чувствуя, что этот крик донёсся откуда-то изнутри Умбиликуса. Она мысленно выбранила Акхеймиона последними словами, внезапно осознав, что вот именно на такой случай его присутствие и было необходимым. Ни одна другая душа на свете не могла быть более уязвимой, нежели роженица – не считая разве что младенца, которого она рожает.
Она схватила нож, приготовленный для обрезания пуповины, подкралась к порогу и осторожно отодвинула в сторону кожаный клапан с тиснёными изображениями.
– Мамочка? – всхлипнула позади Мимара. Близился очередной приступ.
Бросив на дочь раздражённый взгляд, она прижала палец к губам.
А затем вышла из комнаты.
Она пересекла прихожую. Эсменет так напрягала слух, стараясь различить хоть какие-то звуки, кроме шумящего фоном водопада отдалённой резни, что уши её, казалось, покалывало.
Она проникла в проход и прокралась вдоль него, держа нож перед собой острием вперёд, и услышала бормочущие голоса… а затем надрывный кашель, по всей видимости, причинявший человеку, которого он обуревал, настоящие муки.
Она проскользнула в Палату об Одиннадцати Шестах и, присев на корточки возле скамьи мужа, стала ждать, когда глаза привыкнут к свету. Благословенная императрица поморщилась из-за донёсшейся до её обоняния вони и вдруг заметила, что гобелены Эккину отсутствуют…
– Здесь? Ты уверен?
Она едва не вскрикнула от пришедшего узнавания, но из свойственной всем беглянкам привычки сдержалась, не издав ни звука.
– Мне… нужно… наблюдать… за…
Она вгляделась в обширные пространства Палаты.
– Но ведь там есть кровати!
– Отсюда… лучше… видно…
Рассеянный свет проникал в помещение через дыру на месте отсутствующей четвёртой стены, которую Келлхус исторг, дабы явить собранию Уверовавших королей всю нечестивую славу Голготтерата. Он сочился сквозь доски возвышающихся ярусов, будучи уже слишком тусклым, чтобы отбрасывать тени, но достаточно явственным, чтобы подчеркнуть царящий вокруг мрак. Акхеймион сидел спиной к ней на одном из верхних ярусов, напротив огромной прорехи… заботливо ухаживая за каким-то обнажённым человеком, простёршимся прямо на грязных досках. Голова человека покоилась у старого волшебника на коленях.
– Ты… ты был прав… всё это время… Прав насчёт него.
Пройас?
– Нет-нет… мой мальчик… Я заблуждался!
Эсменет едва не затряслась от стыда – и облегчения. Конечно, он ушёл – как она и боялась. И, разумеется, он вернулся…
Он же Друз Акхеймион.
Но она по-прежнему оставалась безмолвной и неподвижной, наблюдающей за очередным ярко освещённым местом из очередного укутанного в сумрак обиталища – таящаяся, как она таилась всегда, не желая тревожить других своим жульническим присутствием…
Меньшая сущность её души.
– Но он обманщик… – задыхаясь, просипел недужный король Конрии. – Он… дунианин… как ты и утверждал!
Акхеймион поднял руку, заслонив свет и тем самым на какой-то миг явив её взгляду свой сухощавый профиль.
– Взгляни сам… Голготтерат пал!
С учетом своего местонахождения, она не могла видеть этого зрелища.
– Разве? – содрогаясь, поинтересовался Пройас.
Это изумляло и даже ужасало – понимание, что она повернулась спиной к Апокалипсису…
– Ну, он, вне всяких сомнений, горит…
Анасуримбор Келлхус, её чёртов муж, бросал счётные палочки, играя на сам Мир, – но её это совершенно не заботило… до тех пор, пока Мимара оставалась в безопасности.
– Ааа… – потянул Пройас; его голос, казалось, вновь обрёл нечто вроде былой горячности и твёрдости, хотя бы и лишь на мгновение. – Ну да. Должно быть… для тебя это… вроде нектара… Или даже наркотика… Подобное зрелище…
Акхеймион ничего не ответил, продолжая обтирать лицо своего давнего ученика. Бледный свет заливал их, затемняя нижние части их тел, выбивая цвета и сообщая самим телам монохромность присущей им смертности. Король, умирающий на коленях колдуна… как в древние времена.
Эсменет стерпела боль своей трусости, унизительной неспособности либо раскрыть своё присутствие, либо потихоньку убраться отсюда. Она вспомнила о том, как когда-то очень давно подглядывала за ним в Амотеу, после того как впервые прочла Священные Саги… после того как отвергла его, в каком-то бреду польстившись на Келлхусову постель. Она вспомнила тот миг, когда окончательно раскусила его, когда поняла, что именно красота была его настоящей и слишком человеческой слабостью…
