И вновь смех… на сей раз подчёркнуто фальшивый.
– И тем самым Истина была спасена.
Нечестивый сику опустил взгляд, моргая, словно вследствие какой-то магической дезориентации.
– Ибо, не сделай я этого, Нильгиккас убил бы и меня тоже.
А Маловеби почудилось, будто он куда-то уплывает, вдруг ощутив себя пузырём, дрейфующим в потоке холодного ужаса. Ибо он, наконец, понял, что такое Обратный Огонь…
На который столь заворожённо взирал Анасуримбор.
Не смотри же туда, будь ты проклят!
– О чём бы я мог поведать ему? О том, что священный Срединный Путь – сплошной обман? Что все, кого ему пришлось потерять – его братья по оружию, его сын и дочери, его жена, – все они вопят и визжат в Аду? Об этом?
– Узри! – вскричал нечестивый сику, глядя вверх и воздев руки в ужасе и неверии. – Узри, дунианин! Узри всю мерзость и безумие их преступлений – путь, которым боги разоблачают тебя! Ссасывают жир мучений с каждой твоей прожилки! Насилуют суть! Сцеживают твои вопли!
– Нет… – внезапно засмеялся он, во взгляде его сверкала одержимость. – Это нельзя объяснить. Ни Нильгиккасу, ни любому другому нелюдскому королю. Вот чего не учли Мисариккас с Ранидилем – про Обратный Огонь нельзя рассказать…
Кетъингира неотрывно воззрился на Анасуримбора своими чёрными очами.
– Его нужно увидеть.
* * *
– Скутула! – проревел экзальт-генерал в искрошенную глотку Оскала. – Я хочу говорить с тобой!
Царившая там темнота – чёрная, словно сажа – оставалась совершенно непроницаемой.
Рядом с ним стоял Апперенс Саккарис, но никого другого на изогнувшейся седлом колдовской гати не было на двадцать шагов в обе стороны. Более сотни айнонских рыцарей только что погибли, пытаясь прорваться в Ковчег сквозь Внутренние Врата – дымящиеся, обугленные останки воинов устилали каменный пол как перед разверстой дырой, так и внутри неё.
– Скутула! Поговори со мной, Чёрный Червь! – Менее хладнокровный человек мог бы вздрогнуть при виде распахнувшихся во тьме огромных змеиных глаз – чёрные прорези зрачков, окружённых ирисами, переплетающимися подобно узору из золотых лезвий. Даже Саккарис сделал шаг назад, прежде чем сумел взять себя в руки. Анасуримбор Кайютас не двинулся с места, оставаясь, как и прежде, непроницаемым.
– Ктооо? – певуче произнёс враку с нарастающим рыком. Зловещее ярко-жёлтое свечение явило взору громадные клещи его челюстей и сотню саблеподобных очертаний зубов. – Кто верит, что убеждения и уговоры могут преуспеть там, где оказались бессильны колдовство и острая сталь?
Сверкающая добела своим раскалённым нутром усмешка, подобная открытой и вовсю полыхающей топке…
Смех, подобный шуршанию груды ворошащихся углей.
– Анасуримбор Кайютас! Принц Новой Империи! Экзальт-генерал Великой Ордалии!
– Ахххххх… тёзка Проклятого Драконоубийцы!
– Какой ошейник удерживает тебя, враку? Как ты оказался порабощённым?
– Ты хочешь уязвить меня свой дерзостью…
– Ты же просто домашняя зверушка – пёс, прикованный возле хозяйского порога!
– Я не в большей степени раб, нежели ты – Драконоубийца!
– Так и есть – я не мой тёзка, а ты не Скутула Чёрный, Великий Обсидиановый Червь!
Золотые глаза закрылись, а затем вновь распахнулись, сузившись от злобы, ненависти и подозрительности.
– Я буду смаковать твою плоть, человечишко. Хитрость придаёт мясу слад…
– Что стряслось с тем ужасным и великим враку, о котором говорится в легендах? – яростным криком перебил его Кайютас. – Скутула, о котором я слышал, попирал бы вершины гор, терзая сами Небеса! Кто этот самозванец, что прячется в барсучьей норе и щёлкает оттуда зубами?
Голос экзальт-генерала, отражаясь от парящих золотых плоскостей, на мгновение словно бы задерживался в воздухе, прежде чем раствориться в вездесущем вое Орды.
Глаза враку ещё сильнее сузились, став тонкими щёлками, изогнутыми, будто два сияющих лука. Удушенное клеткой зубов, ярко-жёлтое пламя пригасло, указывая на растущую крокодилью свирепость…
А затем злобный лик растворился во тьме.
Два человека выжидающе стояли, всматривались в глубины пролома.
– Как и говорилось в легендах, – наконец пробормотал великий магистр Завета, – «Тела их в чешуе из железа, а души укутаны кисеёй…»
Внутренние Врата воздвигались перед ними – сокрушённые, разверстые и совершенно пустые.
– Похоже, я перестарался, – сказал Кайютас. – Боюсь, он теперь скорее сдохнет, чем оставит Оскал.
– Не обязательно, – ответил Саккарис, – возможно, он уже оста…
Огненные отблески, замерцавшие в чёрной глотке Оскала, заставили великого магистра запнуться, похитив не произнесённые им слова.
Исторгнутое порталом сверкающее пламя пожрало всё остальное.
* * *
– Ты уже увидел себя? – спросил нечестивый сику голосом глубоким и переливчатым. – Ибо всякий смотрящий видит – всякий, осмелившийся обрести в этом проклятом Мире хоть малую толику величия.
Колдун Мбимаю завывал в безмолвной ярости, вызванной как собственным бессилием, так и тем, что ему открылось.
Отврати же взор.
– Теперь ты видишь, дунианин? – визгливо вскричал Мекеретриг с внезапным напором. – Видишь необходимость Возвращения?! Видишь, почему Мог-Фарау должен явиться, а Мир должен быть затворён?!
Анасуримбор даже не шелохнулся.
– Скажи мне, что ты видишь!
Маловеби ощущал себя так, словно был привязан за волосы к столбу.
– Я вижу… себя… Да…
Нечестивый сику нахмурился, в черты его лица, прежде выказывавшие лишь непоколебимую убеждённость, вкралось нечто… менее определённое.
Маловеби тоже ощутил нечто вроде… недоумения.
– Но ты чувствуешь это… точно память, обретающуюся в твоих собственных венах…
Скажи «нет»! Пожалуйста!
– Да.
Что же происходит? Адепту Мбимаю хотелось верить в то, что Анасуримбор каким-то образом сумел подготовиться к этой угрозе… Но Мекеретриг без тени сомнений считал, что Обратный Огонь откроет ему… Что? Истину? Возможно, какой-то более глубокий и ужасающий слой откровений лежал под тем, что Маловеби уже удалось осознать…
Мог ли Аспект-Император быть обманут?
Колдуны избегали размышлений о Преисподней. Они наполняли свои жизни бесчисленными привычками, позволявшими им уклоняться от подобного рода мыслей.
Покрывший себя позором нелюдь-изгой вновь поднял взгляд и воззрился в Обратный Огонь, остававшийся для Маловеби игрой призрачных отблесков на устилавших пол зеркально-чёрных плитах. Переплетения языков пламени отбрасывали по всей поверхности точёной белой фигуры Мекеретрига тени, подобные текущей жидкости или струящемуся дыму. Через несколько мгновений взгляд его заволокло каким-то наркотическим остекленением, на лице же было написано полное опустошение.
