Но что может значить солнечный свет для крота? В своей странной коллективной манере дуниане поведали о том, как Текне таким образом видоизменило жизнь прародителей, что все старые пути сделались невозможными. Оно оторвало их от древних традиций, сняло с их разума кандалы обычаев – так, что в итоге лишь животная природа стала хоть как-то ограничивать их. Они поклонялись самим себе, как мере значимости всех вещей, и предавались бессмысленному и экстравагантному чревоугодию. Никакие запреты не ограничивали их, исключая разве что воспрепятствование другим в их желаниях. Справедливость сделалась подсчётом состязающихся потребностей и аппетитов. Логос стал принципом всей их цивилизации.
– Незаметно прирастая, – сказал одноглазый дунианин, лицо которого странно блестело, – Текне освобождало их желания, позволяя им извращения и безумства всё более изощрённые.
Текне. Да. Текне лежало в основе их доводов.
– Они начали лепить и творить самих себя, как гончар лепит глину, – сказал невредимый.
Текне и все преобразования, на которые была способна его безграничная мощь.
– Они практически коснулись Абсолюта, – заявил дунианин с оголёнными зубами, – он колол их пальцы – так близко к нему они оказались.
То, что освободило инхороев от нужды и лишений, в то же время отняло у них всё, что было святым…
– Оставалась лишь одна загадка, которую они не смогли разрешить, – сказал невредимый дунианин, – единственный древний секрет, пока что оказывавшийся не под силу Текне…
– Душа, – выдохнул его лишённый нижней губы собрат.
Три сердцебиения безмолвия – безмолвия, напоённого невероятным откровением.
– Душа стала их Тайной Тайн, фокусом сосредоточения множества изощрённых интеллектов.
Более не имело значения, кто именно из дуниан говорил – Изувеченные не лгали, и посему Истина изрекалась так, словно высказывалась одним человеком.
– И когда душа, наконец, выдала свои тайны, спасовав перед их проницательностью…
И он сам тоже был там – отражение чего-то вроде пчелиного улья, свисающего с пояса Аспект-Императора. Как? Как он мог оказаться в положении настолько жалком?
– Они обнаружили, что вся их раса проклята.
Чёртов Ликаро!
* * *
Возле руин Дорматуз сияние Стержней Небес отбрасывало тени людей на бурлящее бездушное буйство. Тени эти, измождённо вжимающие плечи в щиты, тяжко трудились, делая выпады копьями или же устало размахивая мечами и топорами. Вновь и вновь они отбрасывали натиск шранков, будучи уже скорее подобны окровавленным пугалам, нежели людям. Волосы прилипли к щекам, пропитанные кровью бороды обрамляли распахнутые в тяжёлом дыхании рты, а глаза тревожно, даже панически, рыскали из стороны в сторону. Вновь и вновь шранки, бездумно прорываясь сквозь грабли Нибелинских молний и перехлёстывая через груды и завалы из обугленных трупов, бросались на осаждённых норсираев – источающие слюну, безумные и неисчислимые узкоплечие фигуры, словно бы вырезанные из палево-бледного воска, с глазами, сияющими подобно плавающим в масле чёрным оливкам. Сумасшедший натиск их был в той же мере буйством вопиющей непристойности, в какой и ревущей ярости. Неслышное бормотание. Неслышные хрипы и завывания. Вновь и вновь существа резко падали или же оседали в расстилающееся под их ороговевшими ногами сплетение мёртвых тел, движениями бёдер отсчитывая свои последние вдохи.
Именно здесь вновь появились блуждающие огни, ранее замеченные на западе адептами Имперского Сайка. Сам великий магистр Мисунсай, свирепый Обве Гёсвуран одним из первых увидел их прерывистое свечение – объёмные вспышки, прорезающие выбоины в чреве Пелены. Он стоял на переднем крае руин Дорматуз – там, где сынам Тидонна приходилось отбивать самые яростные атаки и где, поражённые хорами, во множестве пали колдуны его Школы. Сперва ему показалось, что его подводит зрение, но взгляд, брошенный им на адептов его личной тройки, убедил его в том, что если это и иллюзия, то уж очень реальная.
Всякий дурак мог видеть Метки. Огни в своём множестве и неистовстве разгоняли мрак Пелены, отдельными проблесками являя взору части Орды – целые области, кишащие чем-то вроде копошащихся в чернилах личинок…
Колдуны… Десятки колдунов – судя по пиротехнической плотности и геометрической неразберихе приближающихся огней.
Смутное тление стало туманным свечением, вскоре усилившимся до сияния гностических устроений – во всяком случае, именно так с самого начала решил великий магистр. А затем, один за другим, их фигуры проступили в бурлящих пыльных шлейфах. Они шли в двадцати локтях над истерзанной равниной – некоторые, в силу своего безумия, совершенно голые, другие же облачённые в архаичного вида широкие развевающиеся одеяния. Их рты и глазницы сияли мистическим блеском, а их колдовство обрушивалось на вопящие внизу пространства, сея гибель и опустошение.
– Иштеребинт! – загрохотал чародейским громом голос Гёсвурана. – Иштеребинт явился на помощь Великой Ордалии!
Квуйя наступали неровной дугой, извергая перед собой завесу искрящегося всеуничтожения. Могущественнейшими из них были Випполь Старший – сику времён Ранней Древности, подвизавшийся в Атритау и среди сынов Эамнора, а также Килкулликкас – ещё один истинный отпрыск Иштеребинта, что, принадлежа к числу Позднерождённых, тем не менее сумел в полной мере раскрыть свои дарования. Именно он в ходе Инвеституры низверг Дракона Ножей – Муратаура Серебряного. Также в числе явившихся был и печально известный Суйяра’нин – сиольский ишрой, которого древние летописцы именовали Бескровным за его невероятную бледность и который некогда странствовал по людским царствам и, будучи известен как Алый Упырь, служил визирем смертным королям до тех пор, пока не превратился в эрратика и не был вынужден просить милости у Нильгиккаса – короля Последней Обители. Он, единственный из всех нелюдей, имел определённое отношение к Мисунсай, ибо его жажда власти и прочие хищнические повадки во времена Поздней Древности вдохновили его основать Совет Микки, а его методы, хотя нынешним адептам Мисунсай это было и неведомо, как раз и подтолкнули эту Школу к наёмничеству. Именно Суйяра’нин первым начал требовать от своих клиентов вытяжку из их крови, удерживая её до окончательного расчёта в качестве залога – то же самое практиковала и Мисунсай. И именно его прозвище послужило причиной того, что люди почитали всех нелюдей за упырей-трупоедов.
Никто их тех, кто сейчас наблюдал за квуйя, не был способен узнать никого из них, ибо были эти души древнее древних. Они видели лишь кунуроев, Ложных Людей, о которых говорилось в Хрониках Бивня, – существ, чья телесная мощь и плотская красота пристыжали людей своим совершенством, а лица были неотличимы от шранчьих. Упырей. И, тем не менее, сейчас на них надвигалось явственное проявление величия, поражающего всех тех, кто не был непосредственно поглощён грязью битвы. Эти нелюди не были развращёнными эрратиками, подобными тем, с кем им ранее довелось сегодня столкнуться – безумцами, изуродованными обрывками мучительных переживаний, которые они ещё способны были извлечь из своей памяти. Сё были последние кунурои, оставшиеся Целостными, шествовавшие в сиянии своей древней славы. Пробудилась легендарная ярость квуйя!
