Но теперь ужасного лика избежать невозможно, если только не закрыть глаза, далее пробираясь на ощупь.
Зло. Чуждая ненависть, холодная, как сама Пустота.
Изувеченные дети. Города, громоздящиеся словно ульи, водружённые в один гигантский костёр. Рога сияют, проступая сквозь проносящиеся перед нею образы своею мертвенно-недвижной громадой. По золотым поверхностям пробегают нечёткие отражения разворачивающихся ниже демонических зверств, тысячекратно повторяющиеся видения гибнущих людей, народов и цивилизаций – преступления, превосходящие всякое воображение и помноженные на безумие, продлившее себя в странах, землях и веках. Преступления столь отвратительные, что сама Преисподняя, бурля и вскипая, устремляется к ним сквозь поры в костях Мира, привлеченная этими грехами и мерзостями, как голодающий, прельщённый пиршеством обильным и жирным.
Она дрожит, словно ребёнок, вынутый зимой из тёплой ванны. Моча струится по внутренним поверхностям бёдер. Она чует запах сгоревших пожитков и палёной конины.
Пожалуйста!
– Принцесса? – восклицает мужской голос. – Сейен милостивый!
И она зрит это – смешанную с пылью кружащуюся тьму, вздымающуюся до самых Небес…
– Это действительно ты?
* * *
– Знает ли наш Святой Аспект-Император, – произнёс Апперенс Саккарис, – о том, что ты здесь?
Старый волшебник пожал плечами:
– А кто знает, ведомо ему что-то или же нет?
Пронзительный взгляд.
– Всё так и есть, – ответил великий магистр Завета. Отложив том, который до этого просматривал, он внимательно взглянул на величайшего предателя, когда-либо вскормленного его Школой.
Когда Акхеймион, наконец, добрался до лагеря, мужи Ордалии жарили конину. Огромные шматки мяса подрумянивались над кострами, в которых пылали те немногие вещи, что воинам удалось сохранить до сей поры. Мало кто обращал на него внимание. Они были мрачными и измотанными. Немытая кожа многих из них давно почернела. Потёки и пятна буро-чёрной грязи украшали большинство рубах. Лишь нечто вроде предвкушения и ожидания оживляло их черты, огрубевшие от каждодневной необходимости выживания. Тела же их, несшие на себе слишком много порезов и мелких ран, вовсю лихорадило – возможно, из-за затяжного сепсиса. После Карасканда Акхеймион был способен так или иначе – по виду ли человека или по припухлостям, вызванным этой болезнью, – опознать её протекание. Этим людям пришлось тяжко страдать, чтобы добраться сюда. Огнём и мечом они проложили себе путь через просторы Эарвы, пересекли океан шранков и ныне достигли границы величайшего ужаса любого воинства, ведущего кампанию во враждебных землях – начали потреблять то, что давало им укрытие или перевозило их на себе.
Но старый волшебник не был ни обеспокоен, ни удивлён.
К тому моменту, когда Акхеймион сумел найти лагерь Завета, ночь уже почти вступила в свои права. Он не знал, чего ему ожидать от бывших братьев. Но в любом случае не ожидал обнаружить их обретающимися внутри кольца изодранных шатров. Ветер разметал облака, явив взгляду и Гвоздь Небес, и иссиня-бледный провал бесконечной Пустоты. Ему внезапно стало трудно дышать – столь убедительной была иллюзия недостатка воздуха. Благодаря своим невероятным размерам и местоположению Ковчег, казалось, вздымался прямо за краем лагеря, нависая над ним всеми своими чудовищными формами и сияющими призрачным серебристым светом изгибами. Стараясь изо всех сил от этого удержаться, Акхеймион, тем не менее, беспрестанно бросал на него через плечо быстрые взгляды. Ты здесь! – казалось, рыдало внутри него его собственное дыхание. – Здесь! И хотя беспокойство пробегало искрами по его коже, а ужас душил мысли, но всё же в душе его то и дело проскальзывало ликование.
Наконец-то! Все кошмары и муки, преследовавшие его, как и всех адептов Завета, живых или уже умерших, одну невыносимую ночь за другой – за всё это, быть может, скоро удастся сполна рассчитаться. Отмщение – Отмщение! – наконец, близко!
И всё же атмосферу, царившую в лагере Завета, в целом можно было описать как дрожащее… онемение.
– Однако, – продолжил великий магистр Завета, – ты же легендарный Друз Акхеймион… – он легонько улыбнулся, – волшебник.
Акхеймион никогда не встречался с Саккарисом лично, но немало слышал о нём. Он многих раздражал – в той манере, в какой раздражают учителей одарённые дети, начинающие кукарекать в классе, стоит наставнику ненадолго отлучиться. Но подобное раздражение обычно быстро отступает, стоит тем явить свидетельства своих знаний, Саккарис же с его способностями и вовсе давал учителям полное право предаваться самовосхвалениям. В чём бы ни заключались его дарования, Келлхус, само собой, быстро узнал о них. Акхеймион праздно задавался вопросом – был ли когда-либо великим магистром Завета человек столь невеликих лет, ибо единственной вещью, казавшейся ему более возмутительной, нежели причёска Саккариса, был тот факт, что в его волосах было слишком мало седины.
Акхеймион улыбнулся в ответ.
– А ты?..
Двадцать лет, проведённых им в добровольной ссылке, месяцы скитаний по пустошам, и всё же этот проклятый джнан с такой масляной лёгкостью вновь явился на свет, выскользнув откуда-то из глубин его существа.
– Пожалуйста, – произнёс великий магистр Завета. Его улыбка обнажила зубы – неестественно ровные. Он говорил, как показалось Акхеймиону, словно человек, изо всех сил старающийся проснуться. – Будет лучше, если мы станем говорить без экивоков.
Обидно думать, но минули десятилетия с тех пор, как ему в последний раз довелось выносить общество мудрых. Образование меняет человека, одаряя его склонностью относиться к простонародью с недоверием или даже презрением. Апперенс Саккарис, как очень быстро понял старый волшебник, едва терпел его присутствие.
Акхеймион, поджав губы, вздохнул. Казалось, всё вокруг источало трагедию – и надежду.
– Тень лежит на этом месте.
Великий магистр пожал плечами, словно бы удивляясь произнесению в его присутствии нелепости.
– Мы собираемся штурмовать Голготтерат, не забыл?
– Я не о том. Что-то терзает тебя. Что-то терзает всех вас.
Саккарис опустил взгляд, рассматривая свои большие пальцы.
– Вспомни о том, что за земля сейчас у тебя под ногами, волшебник.
Акхеймион насмешливо нахмурился.
– Ты почивал на этой земле каждую ночь – всю свою жизнь.
– Да, но на сей раз нам пришлось пересечь весь Мир, чтобы очутится здесь, не так ли?
Акхеймион усилием воли подавил желание треснуть собеседника по лбу, словно непробиваемого глупца.
– За что приговорён к смерти Пройас?
Быть может, он о чём-то узнал? Быть может, он как-то сумел увидеть истинное лицо Келлхуса?
Великий магистр снова заколебался. Несмотря на всю свою досаду, Акхеймион в глубине души вынужден был признать, что Саккарис в конечном счёте был неплохим человеком…
