Однако впоследствии, в совсем ещё юном возрасте он и его брат перебрались в южноитальянскую колонию Фурии. В 412 году до н. э. они вернулись в Афины.
Время было весьма неспокойным — шла Пелопоннесская война между Афинами и Спартой. Она закончилась поражением Афин и воцарением проспартанской олигархии, известной под названием «Тирания Тридцати» (или просто «Тридцать тиранов»). Для братьев наступила весьма тяжёлая пора. Они представляли собой удобные мишени для преследований со стороны власти: убеждённые сторонники поверженной демократии, очень богатые и при этом — не полноправные граждане, «метеки», как их называли в Афинах. Неудивительно, что Лисий и Полемарх в числе десяти богатых метеков были объявлены вне закона. Лисию удалось бежать; Полемарх же был арестован и казнён, а всё имущество братьев тираны конфисковали.
Тирания Тридцати просуществовала всего лишь год — с 404 по 403 г. до. н. э.
Сразу после её падения и восстановления демократии Лисий вернулся в Афины.
И первым громким деянием его стал судебный иск против одного из тиранов, которого Лисий считал лично виновным в гибели Полемарха.
Этого бывшего тирана звали Эратосфен. Речь, произнесённая Лисием в суде, стала первой написанной им судебной речью и единственной, с которой он выступил лично. Лисий обвинил тирана в том, что тот действовал исключительно из корыстных побуждений, стремясь завладеть имуществом братьев.
Лисий проиграл процесс. Эратосфен был оправдан — возможно, по причине незадолго до того объявленной амнистии, которой подлежали «Тридцать тиранов». Правда, сама обвинительная речь ознаменовала начало популярности Лисия как логографа.
Всё это не показалось бы мне подозрительным, если бы не ещё одна деталь.
Согласно мнению историков уже нашего времени, Эратосфен-тиран, счастливо избежавший обвинения в убийстве со стороны Лисия, и Эратосфен-сладострастник, через год убитый обманутым мужем Евфилетом, — один и тот же человек!
А теперь вспомним о позиции родственников Эратосфена перед процессом против Евфилета. Они утверждали, что Евфилет заманил Эратосфена в ловушку, что убийство последнего было связано не с распутством Эратосфена, а с какими-то другими мотивами, имевшимися у Евфилета. Правда, они не смогли толком сформулировать эти мотивы и доказать обвинение.
В то же время обращает на себя внимание очень уж тщательно продуманный план наказания распутника: тут и обработка служанки-рабыни, и подготовка в два этапа необходимого числа свидетелей, и некоторые другие детали. Вспомним, наконец, замечания нынешних исследователей о том, что речь в защиту Евфилета Лисий написал «с особой любовью». Мало того: ещё современники удивлялись тому, что речи на более выигрышные темы Лисий порой писал небрежно, а эту, в защиту никому не известного простолюдина, отработал столь скрупулёзно, что называется, по высшему разряду.
Вот и получается, что всё это легко объяснимо, если только предположить, что мы имеем дело с тщательно продуманной местью. Действительно: Лисий, не сумевший добиться наказания убийцы старшего брата в открытом процессе, мог выбрать другой путь, оказавшийся более результативным. Что, если родственники убитого правы? Что, если у Евфилета, действительно, был совсем другой мотив? Разве не мог знаменитый, весьма красноречивый и уже достаточно состоятельный адвокат-логограф убедить незнатного и не очень богатого крестьянина устроить ловушку богатому распутнику? При этом, судя по репутации Эратосфена, не было необходимости всё выдумывать. Вполне возможно, что тот, и правда, наставлял рога трудяге Евфилету. В этом случае Лисий, как я предполагаю, следивший за своим врагом и собиравший о нём сведения, просто нашёл удачный момент, а затем подослал уже упоминавшуюся старуху.
Дальше — вопрос техники, как говорится. Лисий гарантировал не только щедрую оплату, но и безнаказанность — выигрышную речь (и выполнил своё обещание — написал одну из лучших своих речей и добился оправдания убийцы). Тиран же Эратосфен, убийца Полемарха и смертельный враг логографа, был наказан смертью — чего, собственно, и добивался Лисий.
Разумеется, это всего лишь предположение. С тех пор миновало более двух с половиной тысячелетий. Давно истлели кости участников этой старой истории.
Нет свидетелей, нет виновников. Но и ничего невероятного в моём предположении тоже нет — ведь и сегодня хватает криминальных случаев, когда частные сыщики оказывались втянутыми в преступления.
Честно признаюсь: я бы с огромным удовольствием прочитал детективный роман «Логограф». Кто знает, может быть, ещё и прочту.
II. Отец «Сюртэ Насьональ»
Его звали Эжен Франсуа Видок, и он был организатором первой в мире криминальной полиции, а заодно и создателем первого в мире частного сыскного агентства. Прибавьте к профессии фантастически пёструю биографию этого человека и его незаурядную личность, а также литературный дар: в 1828 году увидели свет «Записки Видока, начальника парижской тайной полиции». Когда, спустя почти полвека, в 1877 году вышло в свет переиздание этих мемуаров, издатели в предисловии писали:
«Во все времена существовали натуры, одарённые богаче других, с большей энергией и большими задатками; эти люди, смотря по тому, в какую сферу занесёт их судьба, делаются героями или злодеями, в том и другом случае оставляя глубокий след за собою. Но какова бы ни была их роль на свете, они далеки от обыденной пошлости и, как всё выходящее из ряду, невольно привлекают всеобщее внимание, возбуждают любопытство и порабощают воображение масс.
К числу подобных исключительных закалённых личностей принадлежит герой этой истории; это, можно сказать, легендарный герой французского народа, столь живо и надолго увлекающегося качествами — телесной силой, храбростью и тонким, хитрым умом; это актёр социальной комедии, воспоминание о котором свежо в народе, тогда как множество эфемерных знаменитостей предано забвению. Таков был Видок, начальник охранительной полиции…»
[35]
И с этим можно согласиться. Но прибавим ещё, что личность Видока и его жизнь полны загадок. Казалось бы, собственноручно написанные и изданные им воспоминания должны были бы в подробностях поведать о его жизненном пути.
Но нет, даже для того, кто внимательно ознакомился с этим объёмистым произведением, автор «Записок Видока» (он же — их герой) остаётся загадочной личностью. Слишком разнообразна, противоречива описываемая в нём жизнь, слишком много масок примеряет он, слишком многое проговаривает невнятной скороговоркой. Приходится очень тщательно и осторожно вычленять достоверные события, факты из-под словесной мишуры, созданной то ли самим Видоком, то ли кем-то из литераторов, помогавших ему в написании «Записок».
Юность каторжника
Аррас, главный город департамента Па-де-Кале на севере Франции, сегодня насчитывает около сорока тысяч жителей. Во второй половине XVIII столетия их было вдвое меньше — около 20 тысяч. В то время он был центром королевской провинции Артуа. Типичный провинциальный город. Не полное захолустье, конечно, но всё-таки спокойная, несколько даже сонная, размеренная жизнь, вдали от столичных потрясений.
