В 1821 году уже вышедшего в отставку Липранди намеревались сделать начальником военной полиции 2-й армии. По этому поводу один из генералов этой армии писал командующему:
«Сколько я знаю и от всех слышу, то Липранди один только, который по сведениям и способностям может быть употреблён по части полиции; он даже Воронцовым по сему был употреблён во Франции; а лучше об нём Вам скажет Михайла Фёдорович, который уже сделал ему разные препоручения; другого же способного занять сие место не знаю»
[89].
Михайла Фёдорович — генерал М.Ф. Орлов, в прошлом — начальник штаба русского оккупационного корпуса в Париже и непосредственный руководитель Липранди того времени. Назначение не состоялось, но в дальнейшем наш герой всё время занимался военной разведкой и контрразведкой на юге России, был создателем обширной и разветвлённой агентурной сети в приграничных и собственно турецких землях. Спустя много лет он писал со сдержанной гордостью:
«Агенты мои в разных местах Австрии, в Турции до самого Адрианополя, успели собрать самые достоверные сведения не только о состоянии областей турецких и Австрии, но и о всех приготовлениях турков, состоянии их крепостей, флотилии, характере и свойствах пашей и других начальствующих лиц и т. п.»
[90]
Вот тут я бы хотел вернуть внимание читателя к временам молодости Эжена Франсуа Видока — временам, когда он, возможно (это лишь гипотеза), выполнял разведывательные миссии в австрийской армии. Судя по тому, что Липранди занимался не уголовным сыском, а именно разведкой, можно предположить, что Видок делился с ним не только опытом в раскрытии уголовных преступлений.
Может быть, биография русского офицера окажется косвенным свидетельством разведывательной деятельности молодого Видока. Но — опять-таки, это всего лишь предположение.
И.П. Липранди окончательно вышел в отставку генерал-майором. В 1840 году он поступил на службу гражданскую, став чиновником особых поручений при министре внутренних дел Л.А. Перовском. На этом посту он навеки загубил репутацию — в глазах и современников, и потомков. Профессиональные качества И.П. Липранди в создании агентурных сетей оказались востребованы правительством исключительно в деле политического сыска. В роли чиновника по особым поручениям МВД он занимался и преследованием сектантов-старообрядцев, и сообществами вольнодумцев. Ему же было поручено наблюдение за кружком, который в 1848 году, под впечатлением революционных событий, сотрясавших Европу, был организован М.В. Буташевичем-Петрашевским. Это громкое дело, к которому, среди прочих, оказался причастен молодой Ф.М. Достоевский, по сути, было инспирировано Иваном Петровичем Липранди. Именно его докладная записка побудила власти арестовать петрашевцев и начать громкий судебный процесс. В записке чиновник по особым поручениям писал:
«Члены общества предполагали идти путём пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки. Из всего этого я извлёк убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения»
[91].
Дело закончилось вынесением неожиданно суровых приговоров: Петрашевский и ещё двадцать членов его кружка (в том числе, Достоевский) были приговорены к смертной казни. И приговоры, и мрачная инсценировка приведения их в исполнение (на осуждённых надели балахоны, привязали к столбам и лишь после этого прочли указ императора о помиловании) — всё это на долгие годы определило негативное отношение русского общества к Липранди.
Справедливо ли финал дела «петрашевцев» общественное мнение связывало с именем И.П. Липранди, сказать трудно. С одной стороны, он, как будто, был сторонником «мягкого» отношения к преступникам. С другой — жуткий маскарад исполнения приговора у меня лично немедленно вызвал в памяти семейную историю «испанских грандов» Липранди и маскарады ауто-да-фе, в которых принуждены были участвовать предки и родственники нашего героя.
Но это, впрочем, совсем другая история, далёкая от темы книги. Я же хочу ещё раз обратить внимание читателей на удивительный факт: оказывается, «первый сыщик Европы», до известной степени, способствовал становлению русской разведки и контрразведки, а также тайного политического сыска Российской империи.
Акцент Эркюля Пуаро
Помимо долгой и разнообразной жизни, которую природа и судьба подарили первому сыщику Европы, история и литература подарили ему много больше — подлинное бессмертие.
Начнём с творчества великих французских писателей — современников и знакомых Видока. Я уже говорил о каторжнике Вотрене — под этим именем Видок появляется в романах Оноре де Бальзака «Отец Горио», «Утраченные иллюзии», «Блеск и нищета куртизанок», входящих в цикл «Человеческая комедия». Вотрен не только внешне списан с Видока, но и во многом повторяет его судьбу. Это беглый каторжник, меняющий обличье от книги к книге, а в романе «Блеск и нищета куртизанок» переходящий на сторону правосудия и начиная бескомпромиссную борьбу с преступниками и продажными полицейскими. Хотя сам Видок был недоволен этим своим портретом, нельзя не признать, что Бальзак наделил своего героя многими привлекательными чертами. Вотрен в романах Бальзака столь же сложен, как и реальный его прототип. Так же, как Видок, он в молодости попадает на каторгу по ложному обвинению в подлоге. Интересно, что одному из основных приёмов реального Видока — частым переодеваниям, — Бальзак придал философский смысл: постоянно, от книги к книге меняя обличье и имена, его Вотрен как бы меняет социальный статус, превращаясь в другого человека. Под пером Бальзака перемены Вотреном внешности и имён символизируют неизменность истинной внутренней сущности всех тех, кто принадлежит к самым разным классам и слоям общества.
Вообще, личность Видока вызывала достаточно сложные философские ассоциации не только у Бальзака. Другой знакомый нашего героя, Виктор Гюго обессмертил его сразу в двух образах в книге «Отверженные». Здесь черты Видока и его судьбу писатель распределил между двумя героями антагонистами — каторжником Жаном Вальжаном и полицейским Жавером. Противостояние Видокакаторжника (Вальжана) и Видока-полицейского (Жавера) в романе превращается в притчу о борьбе доброго и злого начал в душе одного человека, две половины жизни реального Эжена Франсуа Видока становятся философским символом. При этом Жавер в «Отверженных» не просто полицейский, но тоже выходец с каторги, такой же изгой, как и Вальжан. Примечательно, что для романтика, каким был Виктор Гюго, Видок-каторжник кажется предпочтительнее Видока-полицейского: Жан Вальжан в «Отверженных» гораздо привлекательнее сыщика Жавера.
