На самом деле, как выясняется далее, прочитать подобное послание в те времена особого труда не составляло (да и сейчас тоже). Речь идёт о простейшем шифре, использовавшем распространённые повсеместно издания — от Библии до почтового справочника. Цифры же означают номера страниц, колонок и глав.
А вот объявление не менее загадочное, чем вышеприведённые шифровки, но только в другом роде:
«МИРЯНИН (Рим). — Наш 50, 52, 53 в безопасности — 51, 52. Угрожающие отпечатки пальцев! 51. Боролся благородно. — Поллаки, 13, Паддингтон-грин»
[154].
Если речь идёт действительно о дактилоскопии (а не просто, скажем, о кровавом отпечатке на стене), то, выходит, Игнациус Пол Поллаки интересовался ею ещё в 1870 году — за семь лет до начала работ «отца дактилоскопии» Уильяма Гершеля и за двадцать пять лет до официального введения дактилоскопии в практику английской полиции! Хотя он здесь, разумеется, не одинок: я уже говорил о прозрениях Видока.
Все эти таинственные послания регулярно публиковались в «Колонке страждущих» газеты «Таймс». Так назывался раздел, в котором помещались частные объявления о розыске пропавших людей, похищенных вещей, и т. п. Объявления Игнациуса Поллаки (как шифрованные, вроде приведенных выше, так и вполне обычные — о конфиденциальных сведениях и вознаграждении за них) печатались не только в «Таймс». Но этой газете он отдавал безусловное предпочтение, о чём со сдержанной гордостью поведала редакция «Таймс» в некрологе, посвящённом Поллаки и появившемся на страницах газеты через три дня после смерти знаменитого детектива. Если Мюррей, посетив Поллаки в 1882 году, рассчитывал узнать о каких-то скандальных секретах сильных мира сего (а сыщик, безусловно, знал очень много и о многих), он просчитался. Поллаки предпочёл потчевать газетчика анекдотичными случаями супружеской неверности — иногда мнимой, иногда реальной. Например, рассказал, как однажды ему пришлось выполнять два заказа одной семьи.
Сначала некий джентльмен попросил проследить за женой, которая, как ему казалось, неверна мужу. А затем сама супруга, подозреваемая в неверности, обратилась к нему же, на Паддингтон-грин 13, с просьбой проверить подозрения в отношении мужа. Агенты Поллаки проследили за обоими супругами и убедились в том, что оба сохраняли верность друг другу. Узнав о результатах расследования, клиенты Поллаки устыдились собственных подозрений и простили друг друга.
Игнациус Поллаки и германская социал-демократия
«История со Шмидтом великолепна. Поллаки уже давно содержит частное полицейское бюро, в справочной книге оно значится среди бюро по расследованию (всего их имеется 18) — Поллаки Игнациус Пол, 13 Paddington Green, W. (совсем недалеко от меня), корреспондент «Foreign Police Gazette»
[155].
Так писал Фридрих Энгельс, живший тогда в Лондоне, в Цюрих, одному из руководителей немецкой социал-демократии и своему близкому другу Эдуарду Бернштейну 28 ноября 1882 года. Бернштейн вынужден был уехать из Германии в Швейцарию в связи с обвинением его германской прокуратурой в «оскорблении величества». Здесь он редактировал социалистический еженедельник «Sozialdemokrat» и являлся признанным лидером радикального крыла немецких социал-демократов, вынужденных эмигрировать после революционных событий 1848–1849 года.
Но о какой же «истории со Шмидтом» пишет Энгельс?
Речь идёт о разоблачении некоего Иоганна Карла Фридриха Элиаса Шмидта.
Человек со столь длинным именем (чаще всего он подписывался значительно короче — как Фридрих Шмидт) был агентом германской тайной полиции в Цюрихе, внедрённым в среду немецких революционеров-эмигрантов. Его разоблачили в 1882 году, когда редакция бернштейновского «Социал-демократа» опубликовала памфлет «Немецкая тайная полиция в борьбе с социал-демократией. Документы и разоблачения, представленные на основе подлинных материалов»
[156].
В своё время Карл Маркс и Фридрих Энгельс, разбирая провокационную деятельность немецких властей против революционеров, иронизировали по поводу необъяснимой привязанности германских агентов к псевдониму «Шмидт», утверждая, что Шмидт, по-видимому, незаменимая фамилия для путешествующих инкогнито прусских полицейских агентов. Они припомнили, что именно под этим именем путешествовал по Силезии опытный германский разведчик Вильгельм Штибер, под ним же его лондонский агент Флери посещал Париж.
Добавим ещё, что под всё тем же именем Шмидт, точнее, «художник Шмидт», вышеупомянутый Штибер в 1851 году побывал в Лондоне, и даже на короткое время внедрился в круг близких Марксу революционеров. Впоследствии он сделал прекрасную карьеру, возглавив германскую полицию и одновременно, как пишут сегодня, став резидентом русской разведки в Европе. Умер от подагры в 1894 году.
Но в случае, о котором пишет Бернштейну Энгельс, Шмидт — подлинная фамилия агента. Почему же в связи с «делом Шмидта» Энгельс упоминает нашего героя?
Какое отношение имел Игнациус Поллаки к разоблачённому германскому шпиону?
Брайан Кессельман, автор последнего по времени и единственного полного биографического исследования об Игнациусе Поллаки, высказывает предположение, что Поллаки сотрудничал с означенным Фридрихом Шмидтом, то есть, фактически, работал на германское правительство против эмигрантов-революционеров.
Между тем единственное документальное свидетельство контактов между германским агентом Шмидтом и частным сыщиком Поллаки — два письма Поллаки, приведённых в упомянутой брошюре среди «подлинных документов». В обоих Поллаки отказывается от каких-то документов, которые предлагаются Шмидтом (какие именно, не говорится), уклончиво мотивируя свой отказ тем, что предложение немецкого агента «утратило актуальность».
Опять же — с чего бы Энгельс акцентировал внимание именно на авторе двух писем (из нескольких десятков!), опубликованных в брошюре? Ведь в изданной Э. Бернштейном брошюре есть куда более содержательные письма, почему же об их авторах Энгельс не пишет ни слова, а вот о Поллаки, чьи письма представляют собой лишь две вежливые отписки, упоминает. И упоминает как о человеке, хорошо известном и ему самому, и Бернштейну?
Логичнее предположить, что, в данном случае, Поллаки действовал прямо противоположно тому, что предполагает Б. Кессельман — против германского правительства, а не для него. Скорее всего, он приложил некоторые усилия для разоблачения германского агента.
Это представляется тем более логичным, если обратить внимание на то, с какой настойчивостью впоследствии Поллаки выступал против облегчения натурализации в Англии беженцев с континента.
