Новый сержант не может вымолвить ни слова, до того поражен
услышанным.
— Я думаю, тебе следует с ними поговорить, — продолжает
Керт.
— Поговорить. — Сержант вроде бы пытается понять, что сие
означает. — Поговорить с ними.
— Вот-вот. — Керт надевает шляпу, они всегда называли ее
большой шляпой, штрипками назад, как положено в теплую погоду, вновь обращается
к давнему другу:
— Можешь ты сказать, что он никогда с тобой не говорил,
Сэнди ?
Новый сержант раскрывает рот, чтобы ответить: «Разумеется,
нет», — но Керт не отрывает от него взгляда и глаза его серьезны. В итоге
сержант предпочитает промолчать.
— Не можешь. Потому что он говорит. С тобой, со мной, со
всеми нами. Громче всего он говорил с Хадди в день, когда появился
розововолосый монстр, но мы слышим его, даже когда он шепчет. Не так ли? И он
говорит постоянно. Даже когда спит. Поэтому так важно его не слушать.
Керт встает.
— Просто наблюдать. Вот наша работа, теперь я точно это
знаю. Если ему придется достаточно долго дышать через клапан, или через
соломинку, как ни назови, рано или поздно оно задохнется. Загнется. Отключится.
Может, оно особо и не возражает. Может, оно более или менее уже готово умереть
во сне. Если, конечно, никто его не потревожит. И сие означает, что мы должны
держаться от него на расстоянии, чтобы оно не заглотило никого из нас. И
конечно, мы должны оставить его в покое.
Он поворачивается, последние секунды его жизни бегут быстро,
как песок сквозь пальцы, но они оба этого не знают; собирается уйти, но вновь
смотрит на своего друга. На службу они пришли порознь, но проработали бок о бок
не один год и оба стали патрульными до мозга костей. Однажды, выпив, старый
сержант сказал, что сотрудники правоохранительных органов — хорошие люди,
нашедшие себе плохое занятие.
— Сэнди.
Сэнди вопросительно вскидывает на него глаза.
— Мой сын в этом году играет за «Легион», я тебе говорил?
— Не больше двадцати раз.
— У тренера маленький мальчик, годика три, не больше. И
как-то на прошлой неделе, приехав за Недом, я увидел, как он, опустившись на
колено, бросает мальчишке мяч. И снова влюбился в своего сына, Сэнди. Испытал
ту же любовь, как и много лет назад, когда впервые взял его на руки,
завернутого в одеяльце. Забавно, правда?
Сэнди не находит в этом ничего забавного. Он думает: это
главное, что должно быть в мужчине.
— Тренер раздал им форму, Нед надел свою, стоял на одном
колене, бросал мяч малышу и, клянусь, никогда в жизни я не видел ничего более
прекрасного. А потом он говорит…
Теперь: Сэнди
В гараже полыхнуло, совсем слабо, чуть подсветив окна.
Вспышка сменилось темнотой.., еще одной вспышкой.., темнотой.., которую уже
ничто не нарушило.
— Все закончилось? — спросил Хадди и сам же ответил:
— Да, думаю, что да.
Нед проигнорировал его слова.
— Что? — спросил он меня. — Что он потом сказал?
— То, что говорит любой мужчина, у которого дома все хорошо,
— ответил я. — Сказал, что он — счастливый человек.
Стефф ушла в коммуникационный центр, к микрофону и
компьютеру, но остальные остались. Нед, однако, никого не замечал. Его опухшие
покрасневшие глаза не отрывались от меня.
— Он сказал что-то еще?
— Сказал, что на прошлой неделе ты сделал две круговые
пробежки в игре с «Роксбургскими железнодорожниками» и помахал ему рукой после
второй, когда пошел на третью. Ему это понравилось, рассказывал он, смеясь.
Сказал, что в свой самый неудачный день ты видишь мяч лучше, чем он — в свой
самый удачный. Также сказал, что ты должен уделить больше внимания мячам,
брошенным низом, если ты хочешь добиться успехов в игре.
Юноша уставился себе под ноги, плечи его затряслись.
Мы, конечно, отвернулись, дав ему возможность побыть наедине
с собой. Наконец услышали его голос:
— Он говорил мне, никогда не сдавайся, а с этим автомобилем
именно так и поступил. С этим гребаным «бьюиком». Сдался.
— Он сделал выбор. В этом вся разница.
Нед посидел, обдумывая мои слова, потом кивнул:
— Пожалуй.
— На этот раз мне действительно пора домой, — подал голос
Арки. Но прежде чем уйти, сильно удивил меня: наклонился и поцеловал припухшую
щеку Неда. Такая нежность с его стороны меня просто потрясла. — Спокойной ночи,
парень.
— Спокойной ночи, Арки.
Мы наблюдали, как он отъезжает, потом Хадди сказал:
— Я отвезу Неда домой в его «шеви». Кто поедет за мной,
чтобы привезти обратно?
— Я, — ответил Эдди. — Только подожду в машине.
Если Мишель Уилкокс взорвется, я хочу остаться в безопасной
зоне.
— Все будет в порядке, — пообещал ему Нед. — Я скажу, что
увидел на полке баллончик, взял посмотреть, что в нем, и случайно прыснул в
лицо «мейсом».
Идея мне понравилась. Она обладала важным достоинством —
простотой. Точно такую отговорку придумал бы и его отец.
Нед вздохнул.
— Завтра утром я буду сидеть не в коммуникационном центре, а
в кабинете окулиста в Стэтлер-Виллидж.
— От тебя не убудет, — ответила Ширли и тоже поцеловала его,
в уголок рта. — Спокойной ночи, мальчики. На этот раз все уезжают и никто не
возвращается.
— Аминь, — улыбнулся Хадди, и мы проводили ее взглядами. И в
ее сорок пять посмотреть было на что. Особенно сзади и в движении. Даже при
лунном свете (именно при лунном свете).
Она села за руль, проехала мимо, мигнув фарами, и нам
осталось смотреть только на задние огни.
Гараж Б окутала темнота. Никаких задних огней. И никаких
фейерверков. В этот вечер все закончилось, а когда-нибудь закончится навсегда.
Но не сегодня. Я по-прежнему ощущал, как что-то пульсирует в голове, очень
медленно, сонно, какой-то шепот, который мог обернуться словами, если тебе того
хотелось.
Что же я увидел?
Что увидел, когда держал мальчишку в руках, предварительно
ослепив его спреем?
— Поедешь с нами, Сэнди? — спросил Хадди.
— Нет, пожалуй, что нет. Посижу немного, потом поеду домой.
Если возникнут проблемы с Мишель, пусть она позвонит мне. Сюда или домой, без
разницы.
