— Ты когда-нибудь влюблялся?
— Да, — ответил Тарантио, удивляясь сам себе.
— Ну а я — ни разу. Я даже не знаю, вправду ли это любовь. Может, если б я снова с ней переспал, все стало бы на свои места и я больше не думал бы о ней день и ночь.
— Спроси его, хороша ли она в постели, — подсказал Дейс.
— Может быть, с ней случилось то же самое, — сказал Тарантио. — Может быть, она тоже никак не может забыть о тебе. Думается мне, она не хочет влюбляться и обычно заводит любовников только для того, чтобы утолить голод плоти.
— Никогда у меня не было такой ночи… и, наверное, уже не будет, — проговорил Форин и тяжело вздохнул. — Если это и впрямь любовь, то я от нее не в восторге.
С этими словами он улегся на кушетку и через минуту уже тихонько похрапывал.
— Что это с тобой? — осведомился Дейс. — Ты бы мог выспросить у него подробности…
— Дейс, тебе снятся сны?
— Я ведь уже говорил тебе, что не вижу снов.
— Говорил. Только я уверен, что это ложь. С какой стати ты мне солгал?
— Братец, твоя логика хромает на все четыре ноги. Тарантио вернулся в постель, лег и натянул повыше одеяло. Уже погружаясь в сон, он услышал шепот Дейса:
— Спасибо, братец!
— За что? — сонно спросил Тарантио.
— За то, что ты нас не убил.
Оттепель продолжалась, и жизнь в городе закипела с удвоенной силой — все незаконченные дела завершались в лихорадочной спешке. Карис и Озобар встречались по десяти раз на дню и засиживались допоздна, обсуждая военные планы, испытывая новое оружие — втайне, чтобы ни единое слово об этом не проникло в войске, размещенные на стенах.
Вент водил на север отряды разведчиков, высматривая, не появятся ли дароты. Форин без устали натаскивал своих пятьдесят силачей — они упражнялись в полном облачении до тех пор, покуда доспехи не стали казаться им второй кожей. Герцог, Пурис и прочие чиновники трудились не покладая рук, дабы приготовиться к отправке беженцев.
И вот этот день настал — на четыре дня позже намеченного срока. Тысячи горожан собрались в полях к югу от города, и Кэпел, опытный офицер, выбивался из сил, составляя из толчеи фургонов более или менее упорядоченный караван. Несмотря на суматоху, беженцы втайне радовались — ведь они уезжали от смертельной опасности. Шира и Дуводас простились с заплаканным Кефрином, и теперь их фургон стоял последним. Они сидели рядышком на козлах, ожидая своей очереди. Дуво то и дело отрешенно поглаживал ладонью холщовый мешок, в котором хранилась Жемчужина. «Я верну вас», — клялся он мысленно, вспоминая безмолвный город и застывшие во времени фигуры эльдеров.
— Чудесный сегодня день, — заметила Шира.
— Боюсь, что Кэпел вряд ли с тобой согласится, — отвечал Дуводас, указав на кряжистого, с седеющей бородкой офицера, который носился галопом вдоль цепочки фургонов, пытаясь навести хоть подобие порядка. Головные фургоны двинулись в путь почти три часа назад, но задние до сих пор не двигались с места.
Наконец Дуводасу дали знак, что можно ехать, и он хлестнул вожжами по спинам четверку волов. Животные дружно налегли на постромки, и фургон рывком двинулся с места. Дорога в начале пути проходила по бесчисленным холмам, и не успели Дуводас и Шира проехать и мили, как уже произошло первое крушение. Чей-то фургон слишком резво срезал поворот и, опрокинувшись, сполз с откоса. Пожитки хозяев фургона рассыпались по изрядно подтаявшему снегу, один из волов погиб. Солдаты как раз обрезали постромки, когда подъехали Дуводас и Шира.
Привязав веревки к задней оси своего фургона, они помогли перевернуть и вытащить на дорогу потерпевший крушение фургон. Солдаты заново погрузили в него вещи, и все двинулись дальше. На гребне последнего холма Шира оглянулась: залитый солнцем, вдали ослепительно сверкал покинутый ими Кордуин.
— Дуво, посмотри! До чего же красиво!
Дуводас украдкой глянул на жену — и обнаружил, что губы у нее дрожат, а глаза подозрительно влажны. Он бережно обнял Ширу за плечи и притянул к себе.
— С твоим отцом ничего плохого не случится. Вот увидишь.
— Ох, не знаю… Мне так жаль, что он не поехал с нами!
— И мне тоже, любовь моя. Но, как сказал он сам, вся его жизнь связана с Кордуином. — Дуво взял лицо жены в ладони и нежно поцеловал ее в губы. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты всегда была счастлива. Я уберегу от болезней тебя и нашего сына, и наша жизнь всегда будет радостной.
— Моя жизнь уже стала радостной, — ответила Шира. — С той минуты, когда в ней появился ты.
Волы между тем встали. Дуво подхлестнул их вожжами, и фургон двинулся дальше. Так, без приключений они ехали еще несколько часов. Впереди, насколько хватало глаз, вытянулась к юго-западу бесконечная череда фургонов. Конные солдаты разъезжали вдоль каравана, подгоняя отставших.
В середине дня задние фургоны опять остановились. Справа от них высился могучий утес, слева тянулся луг, поросший дроком и вереском. Дуво спрыгнул с козел.
— Пойду гляну, что там стряслось, — сказал он и почти бегом направился вперед. Добравшись до поворота дороги, он увидел, что шагах в пятнадцати застрял фургон со сломанным задним колесом. Из фургона выгружали вещи, чтобы облегчить его и пристроить на место запасное колесо. Помощников здесь хватало, и Дуво повернул назад. Он шел вдоль колонны, когда вдруг услышал пронзительный женский крик.
Дуво отыскал взглядом кричавшую женщину. Пожилая толстуха, стоя на козлах, указывала на восток. Дуво посмотрел туда же — и похолодел. Всего в полумиле от дороги скакала по дроку длинная шеренга всадников. Они ехали на рослых крупных конях, и лица у них были мертвенно-белые. Теперь уже закричали и другие беженцы. И бросились бежать.
Дуво сломя голову помчался к своему фургону — и увидел, что Шира, стоя на козлах, машет ему рукой, а сзади скачут к ней по дороге два конных дарота. Дуво охватил страх, и он побежал быстрее.
Один из даротов поднял длинное копье.
— Нет! — закричал Дуво что есть силы. — Нет!
Шира обернулась. Копье ударило ее в живот, вздернуло в воздух, окровавленный наконечник вышел из спины. Почти небрежно дарот тряхнул копьем, и Шира соскользнула с древка на землю. Всю свою жизнь Дуводас учился обуздывать гнев, пропускать его через себя и не поддаваться его пагубной силе. Вот только в это страшное мгновение им овладел не гнев, а ярость.
Слепая, безграничная ярость.
Испустив страшный, звериный крик, Дуводас указал пальцем на дарота и сотворил заклятие жара, которое взорвалось прямо в голове убийцы. Жутко завопив, дарот выронил копье и схватился за виски.
Миг спустя его голова разлетелась вдребезги.
Второй дарот поскакал прямо на Дуво, но теперь Певец уже ничего не боялся. Второе заклятие жара вспыхнуло в груди дарота. Хлынула белесая кровь, и брызнули во все стороны осколки костей. Дуво подбежал к Шире и упал на колени рядом с ней. Рана была ужасна, и при виде ее Дуводас закричал от непереносимой муки. Копье разорвало Ширу почти надвое, и Дуво увидел, что из ее разверстого живота торчит крохотная ручка его нерожденного сына.
