* * *
Многих радует вид кружащих в небе чаек – знак того, что земля близко, но Самуэль не желал выходить из каюты, поручив пользоваться самолично составленными морскими картами своему помощнику. Корабль шел вдоль берега в северном направлении, чтобы выгрузить ром в Бостоне и Ньюпорте и взять в Нью-Йорке на борт товары – всякого рода ткани, чай и специи, а также английскую керамику и французское вино. Фэйт уже научилась произносить несколько слов: «мама», «кар-кар» – так она называла Кадин – и «Коко» – детское имя, придуманное ею для Самуэля Диаса.
– Это меня так зовут? – Девочка кивнула в ответ с серьезным видом, он рассмеялся и повернулся к Марии: – Наверное, ты говорила с ней обо мне?
– Нет, – упорно повторяла Мария, хотя на самом деле нередко его упоминала и даже сочинила песенку, слыша которую Фэйт всякий раз хлопала в ладоши от радости.
Что нам делать с Козликом?
Кормить ли его ужином?
Давать ли чаю?
Будить ли его или дать поспать?
Диас подслушал эту песенку и не знал, что делать: то ли радоваться, что Мария о нем поет, то ли обижаться, что она считает его кем-то вроде домашнего животного.
– Что нам делать с Козликом? – пел он с удивившей Марию мрачностью. – Пусть живет или посмотрим, как он умрет?
– Я хочу, чтобы ты жил, поэтому ты здесь со мной. Это входит в условия моего путешествия.
– Правда? Но если бы тебе не пришлось за мной ухаживать, я бы вообще тебя не знал.
Мария была смущена.
– Но ты ведь стоял тогда на причале и знаешь условия сделки.
Явно разобидевшись, он повернулся к ней спиной. Мария чувствовала: в ту ночь он только притворялся, что спал. Заснув наконец, он разговаривал во сне, вспоминал тех, кого знал, страны, которые видел, все, что нашел и что потерял. Потом принялся повторять ее имя – только «Мария» и больше ничего.
– Ты обиделся, – сказал Мария.
Она попыталась прилечь на постель рядом с ним, но он не подвинулся.
– Если бы я был здоров, ты бы со мной не имела никаких дел.
– Но ты был болен, а я оказалась рядом.
– Да, все верно.
Значит, он для нее не более чем условие сделки, которое необходимо выполнить. Самуэль так и не повернулся к ней лицом, а когда Мария залезла на койку и попыталась засунуть руки ему под рубашку, Диас от нее отстранился. Он снова весь горел, но на этот раз от гнева.
Шел дождь, превращаясь в застилавшую глаза пелену. Небо было серым, а море по мере их продвижения на север становилось все более бурным. Когда диск солнца прорезал тучи, стали видны скалы и морские котики, растянувшиеся на их уступах. На большом расстоянии появилась зеленоватая мгла. Массачусетс в самом деле казался бескрайним и диким.
– Ты выполнила обещание, – сказал Абрахам Диас, когда они приблизились к берегу.
Он был доволен результатом: сын жив и здоров, и теперь Абрахам относился к Марии гораздо лучше, чем раньше. В кожаной шляпе, настолько пропитанной животным жиром и кровью, что она стала непромокаемой, он казался веселым, на его обожженном солнцем лице появилась улыбка.
– Вы тоже, – ответила Мария. Она несла на руках девочку. Ее ярко-рыжие волосы на темном фоне корабля светились, как огонь маяка. – Спасибо, что привезли нас в Бостон. Знаю: это не входило в ваши планы.
– Я был не прав, – признал Абрахам. – Он теперь будет хорошо себя чувствовать? – Старик был суров, но его любовь к сыну была очевидной.
– Не хуже, чем обычно, – заверила его Мария.
Они оба рассмеялись. Самуэль был трудным ребенком: перечил старшим, на все имел собственное мнение и вырос упрямцем, никогда не избегавшим доброй драки.
– Значит, он снова такой же, как прежде, – сказал Абрахам Диас с облегчением.
Сын был в его сердце, и Мария понимала это, поскольку держала в руках собственное сердце – маленькую рыжеволосую девочку.
* * *
Самуэль достаточно окреп, чтобы подняться на палубу и вернуться к своим картам. Навигаторов на кораблях ценили: без них морское путешествие проходило почти вслепую. Северные побережья были усеяны обломками кораблей, налетевших на скалы и рифы. Самуэль быстро утомлялся, его знобило, даже при хорошей погоде он не снимал черный бушлат, но казался здоровым, как до костоломной лихорадки. Он избегал Марии, спал на палубе вместе с матросами, накрывшись, как и они, большим куском просмоленной парусины для защиты от дождя и морской воды. Здоровье и свобода вернулись, но это его не особенно радовало. Он бы предпочел снова быть больным, лишь бы Мария, как и прежде, ухаживала за ним. Самуэль больше не сердился, он чувствовал обиду, а это гораздо хуже.
Они подошли уже совсем близко к бостонской гавани, и Мария видела порт и городские улицы, плавно переходившие в старые тропы, где вольготно бродили коровы, а на рынках продавали треску, устриц и моллюсков. Повсюду строили дома, непрерывно раздавался стук молотков. Над Бостоном висели огромные белые облака, словно нанизанные на бельевую веревку, гавань была забита кораблями. Мария наконец выпустила Кадин на волю и стояла на палубе с пустой клеткой в руках. К ней подошел Самуэль. Из-за боли в ногах он слегка хромал, но это мог заметить только тот, кто его знал. Они не разговаривали уже несколько дней.
– Ты выпускаешь ее на волю?
Обычно они вели беседы на английском, но теперь Диас обратился к ней на португальском. На этом языке его голос звучал взволнованно и музыкально, а вопрос был задан настойчиво, его трудно было проигнорировать. Самуэль производил впечатление серьезного человека: после болезни он стал по-другому осознавать время. Оно уже не казалось бесконечным, как воспринимают его молодые люди: Самуэль мог удержать в руках лишь малую его толику, и даже она ускользала, когда он стоял под бледным солнцем на палубе близ бостонской гавани рядом с женщиной, которую не хотел терять.
– Она всегда была свободной. Я говорила тебе об этом.
Они наблюдали, как Кадин поднялась в небо и полетела к берегу. Бостонская гавань даже в летний день была холодной и серой. Диас, который, как и многие моряки, умел шить, смастерил Фэйт маленькую куклу. Малышка очень ей обрадовалась.
– Сохрани ее, – попросил Самуэль девочку, и та с серьезным видом кивнула в ответ, не выпуская куклу из рук.
Диас пошел на шканцы, чтобы помочь направить корабль к берегу. Девочка окликнула его, но он не ответил. Самуэль Бенхамин Диас, навигатор и пират, человек, так любивший беседу, что говорил даже во сне, в тот день стал молчалив, словно боялся сказать что-то лишнее. Он побывал во многих странах, потерял много близких и не видел смысла в долгом прощании. Самуэль ушел, оставив Марию размышлять, какой будет ее новая жизнь, когда она найдет Джона Хаторна, чье лицо она теперь с трудом могла вызвать в памяти. Когда она закрывала глаза, то видела лишь Самуэля Диаса, что, конечно же, было ошибкой.
