И вот дошли. Лошадей возницы держали под уздцы, чтобы не дай Бог не заржали. По ночи, по туману да рядом с рекой очень далеко лошадиное ржание слышно будет. Волков спешился и с Брюнхвальдом, с Сычем и с сержантом пошли на холм поглядеть, как там браконьеры.
А те почти все спали. Дым от прогоревшего костра полз к реке, мешаясь с туманом, только один из воров встал по нужде, да потягивался теперь, у реки стоял.
— Не все тут, — сказал Сыч. — К вечеру я их четырнадцать насчитывал. У костра только восемь дрыхнут. Всего получается девять.
— А лодки все? — спросил Волков.
— Да все четыре тут.
— Значит, никто не уплыл, значит, где-то в лачугах прячутся.
— А пахнет как вкусно, — сказал Брюнхвальд.
— Да не то слово, господин, — согласился Сыч. — Это от коптилен, вон, видите, дымятся. Я тут до вечера нюхал это все, а ведь с утра не жрамши, думал помру от пытки такой.
— Думаю, я с десятью людьми выйду и начну брать этих, — сказал Волков, разглядывая спящих, — а вы, Карл, с остальными обойдите лачуги с севера, вдруг они там, если выскочат, так тоже их берите.
— Как прикажите, кавалер.
— Сержант, продолжал Волков, — скажи людям, чтобы не усердствовали, ребра и кости не ломали, зубы и глаза не выбивали. Нам с тем берегом распря не нужна. Все заберем у них да выгоним на свой берег.
— Сделаем, господин, — обещал сержант.
Глава 22
Так почти и вышло все. Успел, правда тот, что был у реки, крикнуть, да толку от этого не было. Всех остальных, кто просыпался, малость били. Без злобы, для острастки больше. А те, что в лачуге спали и среди которых был долговязый грубиян, тем уже больше досталось. Вздумал долговязый предводитель лягаться, да за нож хвататься, так люди, что с Брюнхвальдом были, его угомонили, пару раз дав ему как следует древком алебарды, у того прыть и прошла. За одно и товарищам его, что спали в лачуге, тоже пару раз дали, чтобы предводителю не обидно было.
Приволокли долговязого, бросили у ног коня Волкова, а Сыч тут как тут:
— А неплоха у него шапка, — и шапку с головы высокого стащил, на себя напялил. — Как раз мне в пору.
— Не тронь, — начал было долговязый.
Но Сыч к его носу кулак поднес, а кулак у Сыча немаленький:
— Молчи, вор, а не то не отпустим с миром, а в Мален повезем на суд к графу.
И эта мысль Волкову показалась неплохой.
— Не посмеешь, — зло сказал долговязый.
И говорил он это уже не Сычу, говорил он это Волкову, да еще смотрел на него зло, с вызовом:
— Не посмеешь, у меня отец в городском совете Рюмикона и брат мой лейтенант ополчения коммуны Висликофена. Мы потом тебе кишки выпустим, — чуть не со смехом говорил он.
Волков вспомнил хороший кавалерийский прием, когда оружие занято, а пеший враг пытается коня под уздцы взять, то действовать надо ногой. Хороший удар сапогом с разгиба в лицо, любого здоровяка остановит. Пусть нога даже и не в доспехе будет. Все равно ему не устоять, будет на земле под конскими копытами лежать. Кавалер уже для того и правую ногу из стремени вытащил, и тронул коня, чтобы тот один шаг к долговязому сделал. И готов был уже, да тут крикнул ему Брюнхвальд:
— Нет в том нужды, кавалер.
Он подъехал и притянул плетью по шее долговязого. Говоря ему:
— Бахвалишься папашей своим?
— А-а, — заорал долговязый, хватаясь за шею.
— Зря бахвалишься, в следующий раз, поймаем тебя за воровство и в Мален отвезем к графу. И пусть папаша твой тебя от него забирает.
— Ах вы, сволочи благородные, — подвывал долговязый, растирая шею, — мало мы вам кишок выпускали…
— В лодки их, — скомандовал Брюнхвальд. — Ничего им не давать, то наше теперь все.
— И лодок им всего две дать, уместятся, и по одному веслу, — радостно орал Сыч. — Остальные наши будут. И пусть катятся к себе на свой берег.
Волков молчал, а что ему говорить, если и Брюнхвальд, и Сыч без него все правильно разрешили. Разве что…
— Спасибо, Карл, — сказал Волков негромко Брюнхвальду, — уберегли меня от лишней горячности.
— Рад вам услужить, — ответил тот и тут же добавил. — Эй, ребята, а ну-ка гляньте, что у них там в коптильнях.
Рыбаков кулаками и пинками загнали в две лодки, хотя все тринадцать могли и в одну уместится, так велики они были. И смотрели рыбаки зло, как солдаты, Сыч и Максимилиан рыскают по бочкам, что стоят на берегу рядами и радостно сообщают:
— Полная бочка соленой рыбы. Щука.
— Бочонок соли! Наполовину полный!
— Лини копченые, два ящика! Или это лещи.
— Эй, дураки, — орал Сыч уплывавшим браконьерам, размахивая копченым линем, — спасибо за рыбу.
— Чтоб ты подавился ею, — орали ему те.
— Да, и за лодки, и сети, и за бочки тоже спасибо!
— Чтоб ты сдох, — отвечали ему те, отплывая все дальше. — Мы еще вернемся.
— Ага, на суд к графу! Милости просим!
Сыч красовался на берегу в новой шапке, размахивая копченым линем, и свистел в след долговязому и его шайке.
— Любезный друг, — окликнул его Брюнхвальд, — а рыба-то вкусная?
— А то как же, — отвечал Сыч, облизывая жирные пальцы, говорил он это громко, так, чтобы на лодках слышно было, — дуракам этим спасибо скажем за такую приятную для чрева рыбу.
Все смеялись, даже Волков. И Брюнхвальд крикнул сержанту:
— А хлеб-то у нас есть?
— Как же иначе, господин ротмистр, — отвечал сержант.
— Что ж, кавалер, давайте завтракать, или зря мы, что ли, тащились полночи по оврагам.
* * *
Сети из воды достали, там еще немало рыбы было. Берег был местом рыбным. Думали лодки бросить, проломить днища да утопить, так как девать их было некуда, иначе браконьеры за ними вернулись бы, да больно хороши они были. Сержанту и десяти солдатам велели тащить их вверх по течению, по берегу. В лодки положили весла, сети, две больших коптильни и часть бочек с рыбой. Все остальное погрузили в телеги и поехали в Эшбахт. Браконьеров разогнали удачно. Шесть бочек соленой, шесть ящиков вяленой рыбы и пол бочонка соли. Одной соли взяли на три талера, да лодки, да сети, да коптильни. Все были довольны.
Приехали в Эшбахт еще до обеда. Нога почти и не болела. Оттого кавалер был рад. Рыба, хоть еще и не просолилась, сильно порадовала солдат, солонина да горох с бобами поднадоели. Волков позвал местных баб, разрешил брать из бочки рыбы столько, сколько унесут. Те от милости такой ошалели и старались изо всех сил. Бабенки оказались проворные и злые, пришли с детьми и почитай три четверти бочки забрали. Последних отгонять пришлось, уже руки все у них заняты, и подолах рыба, а все лезли в бочку за щукам и лещами и даже повалили ее — так они были жадны до дармовой рыбы.
