Максимилиан не смог ничего ответить из-за кома в горле, только кивал согласно.
Кавалер опять взъерошил ему волосы и тут же опять стал думать о том, что зверя придется ему изловить, иначе покоя в его пределах не будет. Только как это сделать, он не знал. А пока решил запретить всем ездить по дороге в Мален после захода солнца. И о том он тут же офицерам сказал, чтобы до людей своих довели.
Глава 37
Через два дня явился Сыч. Был он грязен и, кажется, доволен собой. Волков пригласил его за стол, несмотря на грязное платье — дело прежде всего. А Брунхильда на правах хозяйки дома выказала ему неудовольствие:
— Куда ты, чумазый?! Еще за стол в таком виде лезешь! Помылся бы хоть прежде… Одежу постирал бы, что ли.
— И помоюсь, и постираю, сначала о деле доложу и мыться пойду, — обещал ей Сыч.
Но говорил он с ней странно, не так как раньше. Не знал он точно, как с красавицей ему теперь говорить, как в былые времена, или как с госпожой, на «вы» и вежливо.
— Ну, говори, — сказал Волков.
— Сначала про плоты, — заговорил Фриц Ламме, — на том берегу озеро есть. В него они поначалу весь лес сплавляют, а уж там плоты вяжут. И из этого самого озера уже плоты по речонке выгоняют в большую реку. Вяжут по двадцать хлыстов в плот, и потом связывают по четыре таких плота.
Волков не перебивал, хоть и думал, что это все лишнее.
— Гоняют плоты два три в неделю, но когда купец есть, так и по плоту в день бывает, — продолжал Сыч. — Плавают они по вашей стороне реки оттого, что их сторона реки, между островом и берегом, узка, и течение там много сильнее. А еще там есть камень и отмель. И ежели зазеваться, то либо за камень зацепишься, либо за отмель. И тогда все! Конец! Течение быстрое, и плот сразу разорвет, бревна ералашем встанут и разлетятся по всей реке, ищи их потом. Вот поэтому, экселенц, они по вашей стороне плоты и гоняют.
Это было как раз то, что Волков и наделся услышать.
— Молодец, Сыч.
— Это не все еще, — продолжил Фриц Ламме, — еще познакомился я с пареньком одним, на той стороне живет. Помогать нам он согласился. Он хоть и молодой, да смышленый.
— Тоже плоты гоняет?
— Нет, свинопас он, сирота бездомная. Я ему талер дал, так он рад был радеханек. Говорит: «Скажите, что господин вам надобно, все вам расскажу». А он там по всему берегу свиней гоняет, он все видит.
— Да, — задумчиво произнес кавалер, — этот парень может нам пригодиться. Молодец Сыч, дважды молодец.
И Фриц Ламме продолжил, но интонация его поменялась:
— Экселенц, я там походил, да побродил… С людьми разными потолковал…
— Ну? — Волков покосился на него с подозрением.
— Потратился я, экселенц, — продолжил Сыч, делая жалостливое лицо. — Даже свои личные и то потратил, опять же свинопасу талер дал.
Волков уже не первый день знал его, и думал, что скорее всего Сыч врет:
— Врешь ведь, — сказал он, — по трактирам пару дней посидел, да мальчишке дал немного денег, а говоришь, что потратился.
— Экселенц! — возмутился Сыч.
Но кавалер уже доставал из кошеля деньги, кинул на стол три монеты. Сыч оскалился довольный, сгреб деньги и стал вылезать из-за стола:
— Спасибо, экселенц.
— Иди уже, помойся, — сказал Волков, — а то госпожа Брунхильда морщится от тебя.
— Обязательно, экселенц, лишь бы госпоже Брунхильде угодить.
Он, кажется, первый раз назвал ее «госпожой». И Брунхильда это отметила. Загордилась. Вот теперь и Сыч ее госпожой признавал, оставался еще Еган.
Она уже освоилась в доме, уже все слуги, и Яков и Мария слушали ее больше, чем самого Волкова. За мелкую монету стала она звать местных баб чистить дом, скоблить стены, потолок от сажи. Дом совсем уже не походил на тот огромный и крепкий сарай, которым он был по началу. Он стал теплым и пах хорошей едой. И все вокруг, даже господа офицеры, беспрекословно выполняли ее просьбы. Она во все лезла, что касалось хозяйства, и во всем разбиралась. Ежедневно принимала молоко от местных баб, собирала сама яйца, следила как Мария замешивает хлеб, и все, все прочее делала. А еще она стала читать, да не просто, а монах еще в Ланне выучил ее читать на языке пращуров, она и увлеклась, теперь могла и любую молитву из Писания прочесть и перевести, не дура авось. Баб местных собирала, читала им из книги, и детей местных привечала, то хлебом белым, то каплей меда. Они часто во дворе дома крутились. И звали ее не иначе как «милой госпожой». Быстро стали ее любить тут все.
И чем тогда она не госпожа? Госпожа. Кто же в том усомнится, когда помимо всего она еще каждый день ложилась с господином в кровать. Только вот пока не венчаная, а так настоящая госпожа.
И Волкова не удивило, когда как-то однажды пришли мужики, и не к нему пришли, а к ней. Как к заступнице, и стали говорить с Брунхильдой о делах, что ее не касались.
— Вы уж вступитесь за нас, госпожа, — невесело бубнил один из них. — Уж утихомирьте вашего управляющего.
А она не отправила их к господину, проявила участие:
— И что же он?
— Неволит, госпожа, поначалу как приехали, господин обещал, что барщина будет два раза в неделю, а управляющий свирепствует, почитай каждый день гоняет: то на сено, то канавы в болоте рыть гоняет.
— Каждый день гоняет? — интересовалась искренне девушка.
Волков прислушивался поначалу к этому разговору, а потом встал и подошел:
— Значит, гоняет вас на барщину?
— Гоняет, господин, нешто у нас своих дел нету?
— А какие же у вас дела, поля вспахали, засеяли, заборонили, что за дела у вас?
— Ну, в огороде так всякие дела… — начал было мужик.
— В каком еще огороде, никогда не видал вас в огородах, там и бабы ваши управляются.
— Ну, со скотиной дела разные… — говорил мужик.
— С какой еще скотиной дела? — не верил Волков. — Баба твоя с утра ее подоила, да к пастуху выгнала, и вечером подоила, у тебя какие дела со скотиной? Ты и не видишь ее. Только молоко от нее видишь. И косишь сено ты не для меня, ты для себя, скотине на зиму косишь…
— Как же для себя! Две трети сена управляющий вам возит.
— Так лошадям зимой есть нужно будет, а лошадьми ты пользовался, когда поле пахал.
— Так то не наши лошади! То ваши лошади, — загалдели мужики.
— Ах, вот как, а кто за вас долги выплатил барону соседскому.
Мужики не отвечали, стояли сопели.
— Что молчите? Забыли? Вот и косите сено мне, не то будете лошадей в долг у барона брать.
— А как же канавы? — вспомнил один из пришедших.
