Но Волков не уступал, был он вежлив и доброжелателен, как мог, но тверд, на крик и угрозы отвечал одно — что людишки его к войнам привычны, а коли их хлеба лишат, так и воевать готовы.
Хоть и казалось, что разговор выходит пустой, но так на самом деле не было. И Волков уже понял, что двое младших — это крикуны, горлодеры. Пугают они войной, говорят, что не потерпят, но если бы силы у них были на войну, то уже развернулись бы да пошли. А раз не уходят и кричат, значит, нет у них сил воевать или не дали им права начинать войну. А когда пришло время, приумолкнули эти двое, говорить начал Вехнер. Уж он точно был самым хладнокровным среди купцов, на крик не переходил, говорил мало, хоть и с жаром. Волков ждал этого и был рад, что граф все понимал, только ладонью крик понижал, мол, тише господа, но не встревал в разговор, разве что упрашивал господ купцов не распаляться, чтобы те к ругани не перешли.
Все шло как нужно, и когда уже мысли и желания всеми были высказаны трижды, когда доводы прозвучали четырежды, Волков и вымолвил:
— Так готов я уступить вам, из любви к миру и чтобы прослыть добрым соседом, прошу от вас людям своим на прокорм восемьдесят крейцеров с плота проходящего.
Он начал торговаться, это была его главная надежда. Для купчишки торговля за цену — главное ремесло, многие в нем преуспевают. И он очень надеялся, что они торговаться начнут, сдвинуться от неприступной своей позиции. Если стронуться хоть на самую малость, то он победит. И теперь он, кинув им слова свои, с замиранием сердца ждал, начнут они торг или так и будут твердить про то, что плавали они там испокон веков и плавать будут, а иначе война. Того же ждал и граф.
Но один из младших купцов продолжил, что лучше война, что им честь дороже, что не перед кем они не склонялись и уж тем более сейчас не склонятся. А Волков говорил новые слова:
— Так ради мира я готов и семьдесят крейцеров с плота брать. Лишь бы свару не длить. Лишь бы вы, господа, зла обо мне не думали. Лишь о хлебе прошу для людей своих несчастных. Не более.
А глава гильдии лесоторговцев господин Вехнер и говорит:
— Лишь из любви к миру, лишь для того чтобы не плодить раздоров меж соседями, дадим мы с плота оного двадцать крейцеров.
Вот началось то, чего ждал кавалер. И тут он начал делать то, что делать в таких встречах не принято, он встал, не говоря ни слова, а сам за лицами купцов наблюдал и видел в них обескураженность, удивление. То, что надо ему. А он стол обошел, подошел к господину Вехнеру и за руку его взял как друга:
— Так позвольте мне вас обнять.
Купец встал, и Волков его обнял, как бы от стола в сторону повел. Вехнер не понял, даже поначалу идти не хотел, кавалер его, все-таки, отвел к окну и там говорит так тихо, что другим в зале и не расслышать:
— Так прошу вас дать мне шестьдесят крейцеров с плота, а вам один плот и вовсе бесплатно проходить будет раз в месяц.
Купец смотрит на него, затем косится на своих товарищей и так же тихо говорит Волкову:
— Так в месяц я не меньше двух плотов отправляю.
— Хорошо, два ваших плота бесплатно, остальные по шестьдесят крейцеров.
— По пятьдесят, — шепчет Вехнер.
— Не жадничайте, — улыбается Волков.
— Иначе не могу, иначе думать на меня начнут, места выборного лишусь.
— Хорошо, — кавалер опять обнял его и добавил уже громко, — раз вы не можете уступить, то я приму вашу цену, пятьдесят так пятьдесят.
Товарищи Вехнера переглянулись, но ничего не сказали. Видно, и впрямь он был у них старшим. И старшинство его было беспрекословно.
— Господин граф, — произнес Волков, — со мной монах был ученый, велите его разыскать, пусть договор напишет, чтобы потом не было кривотолков и расхождений.
— Хорошо, — сказал граф довольный, что все разрешилось без войны, — и еще велю вина принести, а то жарко было мне от баталий ваших, господа.
Все уже не злились, все улыбались шутке графа. Так все и разрешилось. А когда бумага была подписана, вино выпито, а купцы ушли, граф вдруг стал строг и сказал:
— А вам говорили, кавалер, что вы ловкач?
— Нет, не каждый мне такое сказать осмелился бы, — отвечал Волков, хотя такое он о себе слыхал.
— Да, по краю ходили, в шаге от распри, но все полюбовно сгладили. Ах да, я и забыл, вы же рыцарь Божий. Молодец вы, хитростям у попов научились?
— Жизнь учила, — скромно отвечал кавалер.
— Но больше прошу вас не связываться с кантоном. От греха подальше, как говориться. На этот раз обошлось. И все пошло по-вашему, но имейте в виду, что на войну горцы очень скоры. И воюют со всей злобой, беспощадно.
— Об этом я знаю, не раз с ними встречался, — сказал Волков.
— Ну, пойдемте, — сказал граф фон Мален, беря его под руку. — Обед уже поспел.
Глава 42
Граф был радушным хозяином, за столом его сидело не менее двадцати господ, тут нашлось место и Бертье, посадили его в самом конце стола. Как-то так получилось, что опять Волков сидел рядом с Элеонорой Августой, дочерью графа. Она была по правую руку от него, а по левую сидел барон фон Эвальд, молодой господин лет девятнадцати. Видимо, небедный.
А вот Брунхильда, кавалер не поверил бы, если бы сам этого не видел, сидела по правую руку от графа, на месте жены или старшего сына. И та ничуть не смущалась. Граф говорил с ней, и она бойко ему отвечала, да так, что все остальные господа, в том числе и молодой граф, который сидела напротив нее, слева от отца, слушали девушку. У нее под рукой лежало Писание. Она то и дело, касалась его рукой. Но о чем они говорят, он почти не слышал, потому что Элеонора Августа, увидав его, обрадовалась и стала говорить с ним как со старым знакомцем, почти без умолку.
Он хотел послушать, что говорит Брунхильда графу, но слышал только свою соседку. И сделать ничего не мог.
— Господа, а вы будете на турнире? — спрашивала она.
— На турнире? — удивлялся Волков.
— Я буду, — говорил молодой барон фон Эвальд.
— Ну а как же без вас, — сказала Элеонора Августа, — а вы, Эшбахт, будете?
— Не знаю даже, — отвечал он, Волков не очень жаловал эти сборища знати. Еще по службе в гвардии он знал, что там, за пределами арены, молодые господа рыцари, распаленные играми, соперничеством и вином хватаются за железо, там, где в другом случае лишь усмехнулись бы. На турниры вечно собирались безземельные господа, чтобы показав себя на арене с копьем или мечом, найти себе жену с хорошим куском земли в приданом. Или сеньора хотя бы, что позовет ко двору. Кроме земельной аристократии там вечно бывали бретеры, чемпионы и дуэлянты, что ездят от турнира к турниру. В общем, люди опасные, от которых нужно бы держаться подальше.
— Конечно же, вам надо быть там, нельзя быть затворником, — говорила дочь графа, — и сестре вашей надобно бывать в свете. Такую красоту нельзя прятать от общества.
