— А как же, но граф сказал, что два балы будут идти. Мне на платья четыре талера надобно, а еще на шарфы и туфли четыре, на перчатки талер.
— На перчатки талер?
— Они шелковые!
— Ладно, дам, — сказал Волков и попытался задрать ей юбки.
Черт с ними с этими талерами, лишь бы она… Лишь бы обняла его крепко. И ногами своими крепкими и длинными обхватила.
— Стойте, стойте, — не дала она задрать себе юбку. — Подождите.
— Ну! — он уже начинал злиться.
— Танцев я не знаю, но в городе тут учитель есть, я уже узнала. За неделю выучусь у него.
— Одну тебя тут не оставлю, — обрезал Волков. — То не прилично, не должна девица из хорошей семьи одна жить. А ты вроде теперь из моей фамилии.
— Ну, монаха со мной оставьте, мне нужно, господин мой, — она стала гладить его по щеке и целовать в губы, едва-едва касаясь их. — Господин мой, как же мне на бал идти, если я танцев не знаю.
Нет, нужно было ее в Эшбахт отправить. И трат бы не было ему, и волнений. Но как? Как отказать ей? То невозможно было. Кто бы смог отказать такой женщине, из которой юность, любовь и нега фонтанами бьет, заливая все вокруг сладостью жизни? От запаха которой, если рядом сидит, голова кружиться.
— Ладно, — наконец сказал он.
И получил то, чего ждал. Девушка так обняла его крепко, так сладко поцеловала, что не жалел он уже о тех деньгах, что тратил на нее, и не думал о них даже.
— Снять платье? — спросила она, отрываясь от губ его.
— Все снимай, — ответил он, не отрывая глаз от ее прекрасного лица.
* * *
Не было никого на этом свете, кому он доверял бы больше, чем ему. Волков не знал другого человека, которого любили и уважали все остальные люди. К которому шли и за светом, и за утешением, и за лечением. Солдаты и местные бабы с орущими детьми с утра заходили к нему в пустующий овин, который он использовал и как спальню свою, и как келью для приема больных. И никому он никогда не отказывал. Казалось, что брат Ипполит вообще не умел этого делать. Простодушное лицо молодого человека никак не отражало больших знаний и пытливого ума. Зато говорило всем, что человек сей добр до святости и терпелив без меры.
— Не смей дразнить его, — говорил Волков со всей серьезностью в голосе.
— Да разве я дразнила когда? Никого не дразнила, — врала Брунхильда.
— Не ври мне, сам видел, как ты из озорства перед ним подол до колен задирала, чтобы его смущать.
— Так то когда было, — тут же выкрутилась девушка. — Уж я не такая больше.
Вилков погрозил ей пальцем, сказал:
— Монах.
— Да, господин, — брат Ипполит тут же подошел к нему.
— Деньги ей не давай, — он протянул монаху один золотой.
У Брунхильды от такой несправедливости округлились глаза. Но кавалер и не глянул на нее, продолжал говорить монаху:
— Купишь ей два платья, два шарфа и одни туфли, больше ничего.
Девушка молчал, но по виду ее уже было ясно, что из монаха она вытрясет столько денег, сколько ей потребуется. А вовсе не столько, сколько господин велит.
— Снимешь комнату на неделю, да не в трактире, сам при ней будь. Она к учителю танцев будет ходить, так ты с ней.
Монах понимающе кивал.
— Раньше я к ней не лез, сама была себе хозяйской, а здесь она под моей фамилией ходит. Смотри, чтобы не опозорила она меня.
Девица фыркнула и закатила глаза, так и говоря без слов: «Господи, да что он несет?»
— За мереном и телегой следи, смотри, что бы не украли. Через неделю отвези ее в Эшбахт, я может ко времени тому уже вернусь туда сам.
— Все исполню, господин, — говорил монах. — Да хранит вас Господь в пути.
— Дозвольте хоть поцеловать вас, братец, — сказал Брунхильда.
Они расцеловались чинно, совсем не так, как целовались недавно, скромно. И Максимилиан придержал ему стремя, помогая Волкову сесть на коня.
Глава 45
Уж чего не нужно было Агнес, так это вторых уроков. Она и с первого раза все усваивала и все запоминала. Хватило ей того случая в Хоккенхайме, когда она от страха быть схваченной едва жива была, когда ноги да и все тело одеревенели. Мыслей в голове не осталось, а жил в голове ужас, который по членам растекался параличом. То свое состояние она запомнила навсегда.
Поэтому, решила вести себя тихо, быть острожной, быть такой, как и другие. Ходить в церковь, завести духовника, жениха завести. А может, и мужа себе выбрать, тихого да покладистого. Чтобы рта не раскрывал и покорен ее воле был. И главное — здесь, в Ланне, своих сил не проявлять никогда. Никогда без необходимости.
Вот и теперь она сидела за столом и слушала приказчика, что пришел от банкира и говорил ей:
— Угодно ли будет госпоже дом освободить по истечению месяца, или будет госпоже угодно принять новую цену за аренду?
— Новую? — спросила Агнес. — Отчего же она новая, почему вдруг?
— Господа мои считают, что цена сегодняшняя излишне низка.
У них есть желающие за большую цену дом снимать, — с миной невыразимой скуки на лице вещал приказчик. — Ежели госпоже не по душе новая цена, так может она до конца месяца дом себе новый подыскать, господа мои говорят, что если до конца месяца она дом себе не найдет, то времени ей дадут еще месяц, чтобы пожить по той же цене. А потом надобно ей будет съехать.
Он и его манера говорить подчеркнуто скучно, безразлично, и его непочтение выводили ее из себя, в былое время она уже вскочила бы и пошла к нему, пылая злобой от одного его тона. Но теперь она сидела и слушала его, подавляя свои порывы.
— И какова же будет новая цена? — спокойно спросила Агнес, когда он закончил.
— Отныне, вам платить придется одиннадцать талеров, — холодно сообщил приказчик.
Тон его был безапелляционен. Агнес спорить не стала, хотя хотела уже выцарапать ему глаза. Нужно было терпеть.
— Одиннадцать так одиннадцать. Ута, — позвал она служанку, — возьми в кошеле одиннадцать талеров, передай их приказчику.
Служанка быстро выполнила приказ и высыпала деньги в руку приказчика. И тот взял их без поклона и благодарности, так как будто он одолжение ей делал.
Она бы могла ему не дать ни пфеннига, обмануть, задурить его за одну только постную его морду, за тон его высокомерный, но Агнес не стала этого делать. Расплатилась сполна. И казала:
— Следующий месяц оплачен, ступай.
Опять не поклонившись, приказчик попрощался и пошел из дома.
Как он вышел, Агнес произнесла:
— Ута, кошель подай.
