— Именно так, монсеньор.
— И ты, с епископом из Малена готовите ему новое дело?
— То было бы разумно, нам нельзя допустить того, чтобы курфюрст Ребенрее сдружился с еретиками.
— А как ты собираешься заставить этого головореза устроить свару на границе? Это ведь дело опасное, либо еретики его убьют, либо сеньор его в тюрьму кинет. Зачем ему это? Или ты дашь ему денег?
— В казне нет денег, — отвечал викарий, — думал я, что вам надобно его просить, вам он отказать не посмеет. Тем более, что дела опасные ему привычны.
— То есть, тебе нечего ему предложить, но ты собираешься просить его за тебя повоевать и просишь его поссориться со своим сюзереном? — архиепископ смотрел на викария с усмешкой.
Викарий молчал, он не понимал, почему бы головорезу не повоевать за интересы Святой Матери Церкви.
— Кто наградил его за Инквизицию в Хоккенхайме? — продолжал архиепископ.
— Наш казначей, брат Илларион говорил, что ему досталась часть денег из тех, что у ведьм взяты были.
— То есть, мы дали ему немного денег из тех, что он нам добыл? — курфюрст понимающе кивал головой. — А почести? Ты поблагодарил его?
— Думаю, что его поблагодарил брат Илларион, — сказал викарий.
Архиепископ вяло и разочарованно махнул на него рукой:
— Нет, не был бы ты великим государем, даже родись ты в семье государей, никто из великих мужей не стоял бы у твоего трона.
Он повернулся к одному из монахов.
— Брат Александр, вели принести мне мои доспехи. Кажется этот головорез, этот Фолькоф, моего роста?
Он немного льстил себе. Архиепископ был высок, но кавалер был выше, но об этом викарий говорить монсеньору не стал. Он только заметил:
— Если Ваше Высокопреосвященство думает подарить их головорезу, то я напомню, что за этот доспех мы заплатили шесть сот золотых эгемских крон мастеру.
— Безумная расточительность, — вздохнул епископ, — шесть сот крон, а надевал я его всего один раз, шесть лет назад, когда еретики стояли под стенами Ланна. Теперь я в него не влезу даже.
— Может это исправить, нам нужно найти мастера и попросить расширить кирасу.
— Расширить придется все, — неожиданно зло сказал архиепископ. — А что ты прикажешь мне делать с моими ногами? Может, найдешь мастера, чтобы и их исправить?
Викарий благоразумно не стал развивать эту тему, только поклонился.
— И продать его не удастся за хорошую цену, — продолжал курфюрст. — Так что подарим доспех головорезу. Какие цвета его герба?
— Лазурь с серебром, и черный ворон с факелом в когтях, — сразу и без запинки вспомнил канцлер.
— Вели найти шелка в моих кладовых: лазурь и серебро. Когда он явится за ответом?
— Завтра, монсеньор.
— Пусть к его приходу будет готов фальтрок
[4] в его цветах, который можно буде носить поверх доспеха. И новый штандарт с его гербом. А на штандарте пусть будет крест, он ведь у нас еще и хранитель веры, кажется.
— Именно так, я распоряжусь немедля, — викарий снова поклонился.
— Перстень присмотри какой-нибудь в кладовой, да не очень дешевый выбери. — продолжал архиепископ. — Попробую уговорить его завтра.
— Я все сделаю, монсеньор, — сказал канцлер брат Родерик и пошел выполнять распоряжения.
* * *
Аббата отца Иллариона в монастыре не было, наверное, был он по своим казначейским делам. А вот брата Семиона он там отыскал, и тот был рад кавалеру неимоверно. Полез обниматься. Хоть Волков и не так ему был рад, но отстраняться не стал. И сказал после того как монах уже успокоился от радости и готов был слушать:
— Засиделся ты тут, я смотрю, салом оброс на монашеских харчах.
— А что, дело есть для меня? — сразу догадался брат Семион.
— Есть, епископ Маленский хочет тебя возвести на приход.
— Где? — обрадовался монах.
— В Эшбахте. У меня в поместье.
— А велик ваш Эшбахт? — спросил брат Семион.
— Глазом не обвесть, — отвечал ему Волков усмехаясь.
— А где?
— В земле Ребенрее, в графстве Мален.
— И какова там церковь? Новая, старая? — очень все хотел знать монах.
— Церкви там нет, строить будешь.
— Строить? — глаза монаха загорелись. — Сам?
— Не сам, рабочих наймешь, — Волков уже едва сдерживался от смеха, видя, как от алчности вращаются глаза брата Семиона. Как в голове его рождаются планы.
— А деньги на это богоугодное дело есть? — спросил монах.
— Есть, четыреста монет, да только забудь про них, я сам буду платить за все, — и не дожидаясь разочарования у монаха, продолжил. — Ты лучше расскажи, как тут все без меня было. Как Роха?
— Ну, — начал брат Семион. — Роха с кузнецом сдружился, тот вам оружие делает, а Роха с ним пьет. Те деньги, что вы мне оставили, так почитай все ваш Роха и забрал, говорил, что на кузню. То железа купить, то угля, то еще чего. У меня все его расписки сохранились, вам покажу. А еще Брунхильда приходила, брала пару раз, но не мелочилась. Последний раз, так три талера взяла, говорила, что к вам поедет. Расписки от нее тоже имеются.
— А Агнес?
— Госпожу Агнес, как вы уехали, так я, кажется, и не видал. За деньгами она точно не приходила.
Волков, пока монах болтал обо всем другом, об этом стал думать, не мог он понять, откуда у девушки деньга заводилась.
Может и вправду она зельями да снадобьями стала торговать. А монах ему рассказывал всякие сплетни, что доходили до него от дворца архиепископа или из города. Но то все были пустые новости, неинтересные. А монах говорил, пока кавалер его не прервал:
— Ладно, с аббатом попрощайся, и ко мне в дом ступай. Как канцлер меня отпустит, так назад, в Эшбахт поедем.
— Не терпится уже, — отвечал брат Семион.
— А Роха, где обычно бывает?
— Либо у кузни вашей с кузнецом, либо дома, на кабаки у него денег давно уже нет.
* * *
Раньше коридор между заборов, что вел к его кузнеце, был завален всякой дрянью и гнилью, а теперь весь, до середины заборов был засыпан золой. Так, что ехали они по совсем узкой от золы тропинке. Кавалер думал, что услышит молотки кузнечные, а там тишина была. Приехали, и не встретил их за воротами никто.
— Никого, что ли? — оглядывался Максимилиан.
