— Да как же, дядя, это же ваш архитектор, что сейчас церковь у вас строит, — удивлялся племянник.
— Ах, вот кто это. — Кавалер, признаться, никак его имя запомнить не мог, хотя отвечал на поклоны архитектора.
— Да, и господин де Йонг сказал, что нужно ему будет леса втрое больше того, что мы ему продали, и готов у нас всё купить, так как цену мы ему дали лучшую. — Сообщал Бруно Дейснер по-мальчишески радостно.
Тут у кавалера мелькнула одна мыслишка, опасение одно, он решил дальше спрашивать:
— Лес вы продали, а зачем же вам телеги с меренами?
— А мы кроме леса ещё взяли шестьдесят корзин угля. Стоят они сейчас в Амбарах, прямо на пирсах, — с радостью и не без гордости рассказывал племянник, — а от дождя древесный уголь портится, мы, конечно, его накрыли рогожами, но нужно быстрее его в Мален везти, там отличную цену за него дают, будем иметь по двенадцать крейцеров дохода с корзины!
Волков помнил эти корзины, такие стояли в Милликоне во множестве, когда он грабил ярмарку. Те корзины были велики, едва ли не в рост человека.
— Шестьдесят корзин? — Переспросил он. — А как же вы привезли ко мне в Амбары шестьдесят корзин угля да ещё и леса, никак баржу нанимали?
— Нанимали, дядя, конечно, нанимали, — кивал племянник.
— А денег где столько взяли, чтобы целую баржу товаров купить? Я вам, племянник, столько денег не давал.
Племянник тут и осёкся, он повернулся и посмотрел на своего компаньона, мол, а что сейчас говорить?
И тут заговорил Михель Цеберинг:
— Господин, денег нам дали купцы из Эвельрата и Лейденица.
Тут пришлось Волкову удивиться:
— Прямо вот так вот просто купцы из Фринланда дали вам денег? — Не верил кавалер. — Пришли вы, кланялись им, попросили у них денег, а они от щедрот своих легко выдали вам серебра на целую баржу товаров?
— Ну, — замялся Михель Цеберинг.
Он не закончил, посмотрел на Бруно Дейснера, и тот за него договорил:
— Они знали, что вы мой дядя. Мы им сказали…
Вот тут всё и прояснилось. Волков помрачнел сразу:
— То есть вы от великого ума своего заняли под моё имя денег, взяли их и поехали за товаром… Куда вы поехали?
Купцы молчали.
— Где вы купили товар, болваны, где вы взяли лес и уголь, который привезли сюда? — Уже повышал голос Волков.
— Ну, дядя… Мы поехали туда, где лес дёшев… — Начал объяснять племянник.
— Куда?
— В Рюммикон, дядя.
Так он и знал, так он и знал. Волков помолчал и начал.
— А знаете ли вы, господа купцы, что недавно я грабил ярмарку в Милликоне?
— Да, дядя, — отвечал Бруно.
— А после этого бил горцев на своём берегу?
Племянник невесело кивал головой, про это он слышал, конечно.
— То есть известно вам, что я воюю с кантоном, а Рюммикон один из городов кантона, и вы, мой племянник, тем не менее, берёте деньги под моё имя и плывёте к моим врагам за товаром?
И юноша, и молодой купец молчали, не было у них ответа на такой вопрос. А кавалер всё так же злобно продолжал:
— А знаете, что будет с вами, узнай горцы, что вы мой племянник?
Бруно потряс головой:
— Нет, не знаю.
— Узнай они об этом, так вы бы тот час были бы в колодках на базаре в Милликоне у позорной стены. И с меня за вас требовали бы огромный выкуп и мир на позорных условиях. А с тобой, — Волков указал пальцем на Михеля Цеберинга, — с тобой и церемониться не стали бы, переломали все кости железным прутом да бросили бы в канаву на радость бродячим псам.
И племянник, и Гренер смотрели на него с грустью и даже со страхом, с раскаянием. Продолжать отчитывать их было бессмысленно, кажется, до обоих дошло понятие глупости своего поступка.
— Подводы и меренов берите, — продолжал Волков, чуть успокоившись, — уголь везите в Мален. С купцами, что вам дали деньги, рассчитайтесь сполна. И ищите себе прибыток тут, не залезая в земли моих врагов.
— Очень жаль, дядя, — сказал Бруно грустно и вздохнул, — уж очень хороши были прибыли с леса и угля.
Прибыли. Кавалер понимал, отчего юноша так вздыхает. Прибыли. Да, прибыли были ему тоже нужны, очень нужны, он чуть подумал и сказал:
— Так вы помните тех купцов у кого в Рюммиконе покупали лес и уголь?
— Помним, — купцы приглянулись, — да, дядя конечно помним.
Волков опять немного подумал и начал:
— Так пишите им письма. Пишите, что я, Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин фон Эшбахт гарантирую им неприкосновенность на моём берегу, пусть их лодки и баржи швартуются в Амбарах, что обещаю не брать пошлину с их товаров, если товары они будут продавать моему племяннику Бруно Дейснеру.
— Ах, дядя, что за прекрасная мысль! — Воскликнул юноша. — Они согласятся, у них непроданных товаров горы стоят на берегу. Говорят, что до весны так стоять будут. А лесу и углю долго стоять нельзя, отсыреет.
— Да-да, господин, — поддержал компаньона Михель Цеберинг, — думаю, что поплывут они сюда, только вот не будет ли граф или герцог против, что товары мы к ним везём без пошлины в Мален.
— Так поговорите с купцами в Малене, как лучше к ним возить товары, чтобы не платить герцогу пошлины, — произнёс кавалер, — тамошние купцы тоже не большие любители лишний раз платить, они подскажут, а у меня на границе таможен нет, путь до Малена свободен.
— Мы сейчас же напишем купцам из Рюммикона письма, дядя, — сказал Бруно и тут же призадумался, — но кто их отвезёт туда?
— Об этом не волнуйтесь, идите, пишите, — ответил Волков. — Кстати, племянник, в этом доме покоев лишних нет, будете жить в старом доме, там живут господа кавалеристы, не ссорьтесь с ними.
— Да, дядя.
Когда купцы ушли, Волков крикнул:
— Максимилиан!
— Да, кавалер, — пришёл в обеденную залу оруженосец.
— Найди-ка мне Сыча, давненько он мне на глаза не попадался.
— Он в новом кабаке прохлаждается целыми днями. В кости там играет да с бабами гулящими валяется на конюшне.
— Он ещё и в кости стал играть?
— Брат Семион говорил, что Сыч всё время там играет.
— Интересно, — сказал кавалер, удивляясь, — а брат Семион что там всё время делает? Неужто Сыча от грехов отговаривает?
Максимилиан засмеялся, пожал плечами и ничего не ответил.
— Пусть Сыч ко мне идёт. — Сказал Волков.
— Да, кавалер.
Волков услышал в прихожей тихую ругань, даже Мария вышла глянуть, что там. За нею и кавалер пошёл. Там, в прихожей, препирались Максимилиан и Сыч, Сыч идти не хотел, а Максимилиан тащил его едва ли не силком и говорил при этом:
