— Ну, хорошо, едем домой, — сказал кавалер.
— Эшбахт, — окликнул его Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, — а что будет с прахом?
— Не волнуйтесь, у меня телега, — сообщил кавалер. — Я заберу эту тушу.
— Тогда, до свидания, — сказал молодой сын графа с заметной неприязнью.
— Храни вас Бог, господа. — Волков даже помахал им рукой, ведь у него, в отличие от Гюнтера Дирка Малена фон Гебенбурга и его спутника, сейчас было прекрасное настроение.
Пусть и впредь у него будет хорошее настроение, а не у них.
Когда господа развернули коней и поехали обратно, он крикнул:
— Эй, Хилли, скажи людям, что бы мертвяка закинули в телегу и куски от него не забыли, и главное — меч, меч его не забудьте.
— Ты бы умылся, ты весь в кровище. — Сказал Роха и достал флягу со своим отвратительным портвейном. — Подойди сюда.
Волков подошёл к нему и тот залил его рану крепким вином. А кавалер осторожно попытался смыть засохшую кровь. Потом помыл вином и руки.
Затем один из солдат принёс из телеги воду и Волков умылся и смыл вино.
— Вот, так будет получше. — Сказал Скарафаджо, глядя на него и допивая остатки портвейна. — И насчёт плаща…
— Что ещё? Насчёт какого плаща? — Спросил кавалер, просовывая руки в рукава шубы, которую держал солдат.
— Жирно будет сопляку Вилли такой плащ таскать, угробит он его. Будет в нём на земле у костра валяться. Лучше бы мне отдал.
— Оставь плащ Вилли, — сказал Волков, садясь в седло, — коня себе возьми.
— Коня? — Переспросил Роха и повернулся, чтобы взглянуть на коня Шоуберга. — Коня это ублюдка? Мне?
Он, кажется, не верил, что ему может достаться конь стоимостью в пятьдесят талеров.
— Бери, — сказал Волков. — Только дашь своим солдатам, что были с нами, по талеру из своего кармана.
— Дам. — Сразу согласился Роха. — Тогда и поеду на нём прямо сейчас.
— Поехали уже, мне к монаху надо, — сказал кавалер, — а то ухо горит.
Нет, не только из-за уха торопился он домой, была у него ещё одна причина.
Он выслал одного человека в Эшбахт, чтобы заранее нашёл брата Ипполита и тот успел приготовиться. Иной раз лекарь бродил по домам простых мужиков или солдат, не сразу его разыщешь, а тут он ещё на въезде ждал хозяина.
— Покажите, — потребовал монах, когда Волков подъехал.
Тот склонился к нему с коня, показывая рану.
— Матерь божья, заступница наша, да когда вы уже перестанете драться? У вас ещё шея до конца не зажила, а вы…
— Ну, хватит тебе причитать, — Волков выпрямился в седле, — ты приготовил всё, что нужно?
— Дома у вас всё уже готово.
Они поехали к дому, а следом за ним бежали деревенские мальчишки и кричали:
— Господин мертвяка привёз. В телеге у господина мертвяк! Весь порубленный.
Волков и Роха проезжали вперёд, а люди, которые были на улице, подходили к телеге взглянуть на рубленного мертвяка. Охали, крестились, отходили. Шептались:
— Кто это его так?
— Это господин его порубал, они с ним на мечах дрались. — Поясняли солдаты, что шли за телегой.
— Ишь ты, вон оно как!
— Крепко порубал бедолагу!
— А господин, вроде, цел весь.
— Не цел, — говорили солдаты, — мертвяк господину ухо отрубил.
— Ишь ты, ухо! — Удивлялись люди и спешили догнать господина, чтобы увидеть, как ему с отрубленным ухом.
Когда к дому подъезжали, за телегой шло полтора десятка людей всех возрастов и всякого пола. А что же? Событие, всё-таки, в скучной деревенской жизни. Тем более в такое скучное время, как поздняя осень.
Такого, кажется, не было никогда, но Элеонора Августа встречала его на пороге. То ли рукоделие ей осточертело, то ли… Он стал с коня слезать, а она смотрела на него, не отрываясь. А тут и телега с мертвяком во двор въехала. Въехала и встала у забора. А дворовые в телегу заглядывают и крестятся в ужасе. И сразу она про него забыла, пошла к телеге быстрым шагом, юбки подобрав. Подошла и замерла. Смотрела, смотрела, а потом снова на Волкова взглянула, и взгляд был такой, словно не понимала она, что это и как такое быть может. Волков смотрел на неё. Но взгляд у него другой был, с насмешкой был взгляд, а в нём вопрос:
«Ну, что, узнаёшь своего любовничка, нравится он тебе такой? Залитый поганой своею юшкой и с разрубленной мордой, с отрубленной рукой, нравится? С ним ты хотела жить, когда меня со света сживёте?»
Госпожа Эшбахт потрясла головой, словно наваждение отгоняла, а потом не выдержала, закрыла рот рукою, а другой рукой стала мертвеца касаться, гладить его.
При всех! При всех трогала мёртвого мерзавца, стыд позабыв! При муже, при Рохе, при сержантах, при монахе, при дворовых людях. Даже при местных людях, что зашли на мертвеца поглазеть. А потом не выдержала и зарыдала в голос. Завыла! Не заплакала тихо, как положено дочери графа сокрушаться над мёртвым мужем, а завыла, как простая баба крестьянская воет, мужа своего потеряв. Так и стояла она, воя и не убирая руки от мертвеца.
Большего позора Волову в жизни не приходилось испытывать. Но, на удивление, он легко это пережил. Пусть все знают, что она распутна. То ему упрёк был, пока был жив любовник, но любовничек за мерзость свою поплатился, теперь это только её позор, только её пятно на честь.
Но не мог он этого оставить, выворачивало его от злобы, и, чтобы досадить ей, он окликнул сержанта Хельмута:
— Хилли!
— Да, господин, — сразу подошёл тот. У него за спиной болтался музыкальный инструмент.
— Возьми мертвяка, найди верёвку и повесь его.
— Повесить? — Удивился Хилли, но тут же спохватился и спросил. — А куда?
Волков на мгновение задумался, но, взглянув на рыдающую жену, ухмыльнулся и сказал:
— На забор его повесь со стороны улицы. И человека поставь, чтобы всем говорил, что это Шоуберг — вор. За чужим добром ехал, да господин его поймал. И что со всеми иными ворами так же будет.
— Да, господин, — кивнул молодой сержант и пошёл за верёвкой.
Волков уже пошёл в дом, когда раздались крики, он обернулся.
Кричала Элеонора Августа, она пыталась не дать солдатам вытащить тело Шоуберга из телеги:
— Вон пошли, не троньте его. Пошли прочь, псы.
Но тут на дворе появилась госпожа Ланге и чуть не силком оторвала Элеонору от телеги и повела в дом, приговаривая:
— Госпожа, на вас все смотрят, утешитесь. Госпожа, вы позорите своё имя.
Элеонора, ещё оборачивалась назад, тянула руку, словно прощалась с Шоубергом, и рыдала ещё громче, видя, как солдаты бесцеремонно вытащили его труп из телеги и вяжут ему на шею верёвку.
