Тут капитан полез за пояс и достал оттуда кошелёк:
— Вот, я привёз вам то, что послужило поводом нашей распри.
— Пятьдесят талеров? — Догадался Волков.
— Именно, именно, — фон Финк протянул кошелёк кавалеру. — И преподношу вам их с моими глубочайшими извинениями.
Он поклонился Волкову, протягивая ему кошель.
И страшно удивился, когда кавалер отвёл от себя руку с кошельком и сказал:
— Не надобно мне того, оставьте серебро себе.
— Не надобно? — Искренне удивился капитан. — А что же тогда? Зачем же тогда вы меня звали?
— Да уж не из-за этих жалких пятидесяти монет, — усмехался кавалер.
— Так для чего же? — Недоумевал капитан, начиная подозревать, что этим серебром дело не кончится.
Вот теперь только и начинался настоящий разговор. Волков подводил дело к тому, зачем и пригласил фон Финка. Кавалер сделал паузу и начал:
— Деньги эти оставьте себе, дорогой мой капитана, мне надобно от вас другое.
— Что же, говорите уже. — Капитан уже волновался.
Тянуть дальше смысла не было, кавалер сказал:
— Мне нужны ваши солдаты…
— О! — Только и смог ответить капитан. — Опять?
— Да. Я хочу, что бы вы пришли ко мне и привели двести тридцать своих людей, когда то будет мне надобно.
Фон Финк молчал, стал тереть щетину на подбородке. Волков видел, что эта затея и это его пожелание капитану совсем не нравится, но не торопил его, ждал ответа, а капитана после долгой паузы спросил:
— А нужны они вам будут как в прошлый раз, для показа, или для дела?
— Да уж не для показа, капитан, не для показа. — Говорил кавалер, видя, что это ещё больше фон Финку не нравится. Но он продолжал. — Скоро ко мне явятся горцы, я хочу, что бы по первому моему зову вы явились ко мне на помощь.
Фон Финк выпрямился, стал важен:
— Нет, — твёрдо ответил он. — Волею сеньора мне запрещено ввязываться в свары с соседями. Велено мне хранить мир, тем более с кантонами.
— Так и будет, мира вы не нарушите, — тут же произнёс кавалер, зная, что капитан так скажет, — вы же будете воевать не под знамёнами Фринланда, а под моими знамёнами, я вам дам денег. То есть это будет не война Фринланда и кантонов, а просто вы и люди ваши будут у меня на контракте. Фринланд будет не причём.
Нет-нет. Фон Финку всё равно это не нравилось, не хотел он влезать в эту войну. Скорее всего, он попросту боялся, что горцы побьют много его солдат, а за горцами такое водилось, уж воевать они умели.
— К сожалению, все, что я могу сделать для вас, — он снова протянул Волкову кошелёк, — это вот…
— Нет, друг мой, нет, — кавалер и не думал соглашаться, он не собирался принимать отказ, по сути, он только начинал разговор, — это не вы мне дадите денег, это я вам предложу четыреста монет, если вы придёте мне на помощь.
— Это невозможно, — помотал головой фон Финк.
— Возможно, мой друг, возможно, — улыбался ему кавалер, он знал, что капитан будет отказываться, кому охота лезть в свару с горцами, поэтому заранее приготовил слова, что скажет капитану в случае отказа. — Иначе мне придётся опять писать архиепископу. Буду писать, что вы в деле моём мне не помогаете, а противитесь всячески и волю курфюрста не выполняете. Я же помню, что писал он вам в самом первом письме, что я вам привёз, а писано было там, что бы вы помогали мне по мере сил.
Кавалер сказал это и замолчал: «Ну, а теперь что ты скажешь?»
Лицо капитана сразу стало таким же, как в тот день, когда они ссорились. Он поджал губы и скривился.
— Не думаю, что это вам поможет, — с неприязнью произнёс фон Финк.
Он глядел на Волкова неодобрительно. Весьма неодобрительно.
Но кавалера это не остановило, нужно было и дальше давить на этого упрямца:
— А ещё завтра же, слышите, завтра же, я начну грабить ваших купцов, что плавают мимо моих берегов, — с улыбкой продолжал Волков. — И каждому из них я буду говорить, что причина их бед — вы! Что граблю я их для восстановления справедливости и чести. Обещаю вам, что буду забирать у них десятину с каждой баржи и с каждой лодки, что проплывёт мимо меня, и каждый раз вспоминать при этом ваше имя.
Лицо капитана сразу стало серым. Он встал со стула и положил кошелёк с талерами на стол возле руки кавалера.
— Так ли поступают достойные люди? — Произнёс он.
Волков тоже встал и продолжил гнуть своё, не обращая внимания на упрёк:
— Выбирайте, капитан, друга в моём лице, пятьдесят этих талеров и ещё двадцать гульденов золотом, или врага, раздражение архиепископа и озлобленных торговых людей, многие их которых ваши знакомые.
Теперь, кажется, фон Финк стал сомневаться. Конечно, сейчас он стоял и ненавидел кавалера, но тот знал, что золото потом сведёт на нет всю эту ненависть… Если, конечно, ему удастся победить горцев.
— Ну, капитан, решайтесь, — сказал Волков.
— Сначала вы сказали, что дадите четыреста талеров, а теперь говорите, что дадите всего двадцать гульденов. — Произнёс фон Финк.
— Хорошо, двадцать два гульдена, даже двадцать три. — Сказал кавалер. — За двадцать три гульдена вы согласны помочь?
— Солдаты не пойдут за мной, если я скажу что мы идём воевать с горцами, и офицеры не пойдут, — наконец ответил фон Финк, он всё ещё сомневался.
— Пойдут-пойдут, — заварил его кавалер, он достал из-под рубахи маленький кошелёк, из него высыпал на стол злотые монеты, там было меньше двадцати трёх, но даже эти монеты произвели на капитана впечатление, — скажите, что я уже бил горцев и в следующий раз побью. И покажите им это. И они пойдут за вами, капитан. А деньги я заплачу вам вперёд. Забирайте золото, капитан. Сейчас я принесу вам остальные.
По лицу капитана Волков понимал, что он его ненавидит. Губы капитана скривились ещё больше, уж не плюнуть ли он собирался в ответ. Нет, не плюнул. Кто ж сможет плюнуть на золото, гнев архиепископа и на злобу купцов. Капитан, наконец, разлепил свои губы и сказал:
— И когда же будет дело, к какому дню мне готовить людей?
— До рождества они должны начать, так что начинайте готовить уже сейчас. Соберите как можно быстрее их со всех зимних квартир поближе к берегу. Держите наготове.
Фон Финк сгрёб золото в ладонь и забрал серебро со стола и, покачивая головой, произнёс, вздыхая:
— Дал же Бог такого соседа.
— Какого такого? — Интересовался кавалер.
— Такого… — капитан не сразу подобрал слово, видно, на уме у него слова были все бранные. — Такого… Неспокойного.
— Ну, капитан, потому я и не спокоен, что беден, будь я богат, так вы бы обо мне и не услышали. Вот как разбогатею…
