— Желаете умертвить меня едой, дорогой родственник? — смеялся Волков.
И опять все смеялись вместе с ним.
— Врагам не удалось убить меня ни железом, ни ядом, так вы меня ягнёнком собираетесь добить? — продолжал шутить кавалер.
Но купец его убивать не хотел. Посмеявшись со всеми, он снова тихо продолжил свой разговор:
— Уже все в городе говорят, что будет до ваших владений дорога, хоть граф тому противится и козни против строит. Говорят, что дело решённое. Что многие купцы, гильдии и даже коммуны желают вступить в концессию.
— Что ж, пусть вступают, — сказал кавалер с видом безразличным, словно это всё его мало заботило.
— Пусть-пусть вступают, — кивал господин Кёршнер, — но речь-то они ведут о дороге только до ваших владений. А дальше-то что? Весной и зимой дальше они как ездить думают? По глине да по воде лошадей надрывать?
«Уж не вы ли, мой дорогой родственник, хотите дорогу дальше, до пристани строить?»
— Об этом я тоже думаю, — говорил кавалер.
— И правильно думаете, — продолжал Кёршнер. — Дорога хорошая, что в любое время года доступна будет, дело недешёвое. Знаю я, что в средствах вы ограничены из-за войны. Ходят слухи, что собираете вы большую армию к лету.
Кавалер посмотрел на купца и ничего не сказал, как и бургомистру. Пусть думают, что хотят.
Кёршнер хотел уже дальше продолжить, да тут к ним подошёл лакей и поклонился.
— Ну, чего тебе? — раздражённо спросил купец у лакея. — Не видишь, дурак, люди разговаривают. Говори, чего хочешь?
— К господину кавалеру фон Эшбахту монах прибыл, — сообщил лакей.
— Монах? Какой ещё монах? — воскликнул купец. Ему этот монах был ох как некстати, он как раз такой серьёзный разговор с гостем затеял.
— Монах от епископа, — сообщил лакей.
— От епископа? — господин Кёршнер уже был более мягок.
— Да, от епископа. Спрашивает господина кавалера. Прикажете звать?
— Нет, — произнёс тут Волков, вылезая из-за стола и бросая салфетку рядом с тарелкой, — не зови, сам пойду спрошу, что ему нужно.
Глава 8
На вид монах был из тех, кто не от сладкой жизни подался в монастырь. К тому же был крив. Правый глаз его был навеки зажмурен.
— Ну? Говори, — начал Волов, оглядывая монаха.
— Его Высокопреосвященство занедужил, просит вас быть, — взволновано отвечал монах.
— Высокопреосвященство? Это архиепископ. Что, в Ланн меня просят быть? — удивился кавалер.
— Ой, нет. Не в Ланн, не в Ланн. Я перепутал. К нашему епископу, к отцу Теодору, — поправлялся монах.
— А что случилось? Что за хворь с ним приключилась?
— Не знаю, господин, — отвечал монах как-то натужно.
«Убогий какой-то, среди монахов таких немало».
— Мне велено было вас сыскать да позвать в дом епископа, — бубнил монах.
Будь кавалер трезвее, так обязательно спросил бы, как монах его нашёл. Но им было уже изрядно выпито, и поэтому он сказал только:
— Беги к епископу, скажи, что сейчас буду.
Он вернулся в обеденную залу, где продолжались пир и веселье, и сказал:
— Господа, нас спросят быть у епископа.
Молодые люди стали подниматься, а господин Кёршнер спросил взволновано:
— Что случилось, кавалер?
— Епископ захворал, просит быть, — отвечал Волов коротко.
— Очень надеемся, что с епископом всё будет в порядке, — сказала госпожа Кёршнер.
— Надеемся, что вы вернётесь, — улыбнулся купец.
Волков обещал им, что если хворь епископа отпустит, то они обязательно вернутся.
Отчего-то он волновался. Зачем зовёт его епископ так спешно, в час, когда уже приближаются сумерки и все нормальные люди сидят за столом? Что могло случиться? Даже если епископ и захворал, зачем он зовёт его, а не лекаря? Почему не написал письмо, уж два слова мог чиркнуть или совсем плох епископ?
Может, что-то граф затеял?
На дворе, когда уже он садился в седло, а Увалень держал ему стремя, он окликнул Максимилиана:
— Максимилиан, пистолет при вас?
— Да, кавалер.
— Зарядите. Господа, прошу всех вас быть настороже.
Выехали со двора купца, на улицах ещё было людно. Волков ехал первым, за ним Максимилиан. Он на ходу заряжал оружие. Зарядил и передал кавалеру. Тот засунул его за пояс сзади слева. Под левую руку.
От дома купца, сразу направо за угол от ворот, была улица Святого Антония, которая как раз вела к кафедральному собору. А от него было уже рукой подать до резиденции епископа.
Так и поехали. Горожане уже заканчивали дела. Лавки запирались. Ставни затворялись. Последние рассыльные с пустыми тачками спешили домой. Кто-то стоял на пороге своего дома, болтал с соседом, кто-то уже зажигал лампу перед домом — солнце-то уже садилось.
У одного проулка кавалер увидал трёх людей, что на старой пустой бочке играли в кости. Люди были при оружии, непростые люди. А у стены прислонены были протазан и крепкая алебарда.
На городскую стражу людишки не похожи.
«Отчего на промозглом сыром ветру играют, а не в тёплом кабаке? Охрана чья-то? А чья, дома тут не богатые?»
Он ехал и внимательно смотрел на них, проезжая мимо.
«Все в бригантинах, они из добрых людей или… разбойников?»
И тут он увидал человека, что уже сегодня видел. Это был тот человек, с которым он встретился взглядом, и тот глаза свои отвел.
На этот раз господин был пешим. И опять он, едва взглянув на кавалера, глаза отвёл и стал говорить со своими спутниками. А спутников с ним было двое, и оба при оружии. И как наитие снизошло на Волкова, как открылось ему. Он вспомнил, что до того ещё видел этого господина у церкви, когда прощался кавалер с епископом, и там, у церкви, он был тоже пеший. Это уже было странно. Уж слишком много было встреч с этим господином и уж слишком много было с ним опасных людей.
В воинском деле всё просто — коли видишь что-то странное, так будь готов к тому, что странность это обернётся бедой. Его чутьё спасало его не раз и не два. Товарищи его всегда ценили за наблюдательность и внимание. Именно эти его качества спасали от засад и внезапных атак. А тут вон всего сколько, одно к оному ложится: глупый монах, неожиданный вызов к епископу, добрые люди при алебардах и протазанах на улице, играющие в кости, странный господин, которого он сегодня видит уже в третий раз, и опять же он с опасными спутниками.
«Нет, всё это неспроста. Неспроста».
— Стойте! — крикнул кавалер, поднимая руку, и сам остановил коня.
