Волкову было неприятно это слушать. Всякому будет неприятно, когда он дурь свою всем показал.
— Да не грустите вы, полковник, — сказал ему почтмейстер, — всё одно народ простой за вас. Не пришёлся поп новый городу. Люди говорят, что заносчив он и спесив больно.
— И прекрасно, мне нужно попа этого из города убрать, — наконец произнёс он.
— Убрать, но не железом? — уточнил землемер Куртц.
— Побойтесь Бога, господа ландскнехты, мы же не еретики какие, попов резать, — ухмылялся Волков, поглядывая на брата Семиона. — Нет, нужно его по-другому спровадить отсюда.
— Так расскажите, как, полковник, — сказал сержант Веллен. — Может у нас и получиться.
— Получится, господа ландскнехты, у вас получится, — говорил кавалер, вынимая из кошеля десять золотых монет и выкладывая их на чёрные доски стола одну за другой. — А как лучше это сделать, вам расскажет умный мой монах, брат Семион.
Тут ловкая баба стала им носить хорошее пиво в чистых кружках и первую подала монаху. Брат Семион принял утяжелённую кружку с благодарностью, благословил женщину и стал говорить. Говорил он не очень громко, не хотел, чтобы его слышали, поэтому всем тем, кто сидел за столом, приходилось тянуться к нему ближе. Господа ландскнехты к монаху тянулись, слушали его, а глаза их так и косились на десять жёлтых монет, что лежали на чёрных досках, так и косились.
После того, как умный монах всё объяснил и растолковал и господа отставные ландскнехты из маленской корпорации Южной роты Ребенрее поняли, что нужно делать и уже распихали золото по кошелькам, кавалер решил ехать домой. Пред тем, как он сел на коня, к нему подошёл почтмейстер и сказал:
— Пришли вчера ко мне два ловких человека, сказали, что от вас, полковник.
— Да, от меня, Фриц Ламме у них старший, — отвечал кавалер.
— Точно, Фриц Ламме, так он и назвался. С ними был один сопляк, посыльный, рыдал всё время. Не мог вспомнить имени адресата. А эти двое его всё спрашивали и спрашивали. Настырные. Не приведи Бог с такими связаться.
— То не прихоть. Надо найти, кому адресовалось одно письмо. Думаю, что это поможет мне узнать, кто причастен к нападению на меня, — сказал кавалер.
— У меня, конечно, бывает и по сотне писем в день, но все адресаты записываются в книгу. Поищем-поищем… Раз дело такое, то найдём, лишь бы сопляк вспомнил, в какой город адресовалось письмо. В общем, сделаю всё, что могу.
— Спасибо, друг, — Волков протянул почтмейстеру руку.
— Да не за что, полковник.
Старые вояки обменялась крепким солдатским рукопожатием.
Глава 22
Волков поспешил домой. Ехал и думал, вздыхая. Думал о деньгах. Он о них часто думал в последнее время. Два дня — и нет пятидесяти гульденов. Сорок ротмистру Цимерману. Десять корпорации ландскнехтов. Из тех почти шести сотен гульденов, что ему остались от привезенных жидом Наумом Коэном, осталось меньше пятисот пятидесяти.
Пятьдесят гульденов! Да, деньги огромные. Сколько ему пришлось бы служить в гвардии за такие деньги? Он даже и считать не стал. А сейчас он выложил это золото, не задумываясь. Конечно, деньги пошли на дело. Не на развлечения, не на платья для баб, не на кареты и меха. Деньги пошли на самое необходимое. Он покупал себе почву под ногами. С тех пор, как умер старый епископ, Волков телом, плотью своею ощущал, как уходит из-под его ног почва. Что не на кого ему в Малене опереться. Бургомистр, такой услужливый и расторопный при отце Теодоре, после смерти того вдруг стал скользкий, в глаза не смотрит, говорит пространно и ничего не обещает. Чувствует перемены, хитрец. Про таких же хитрецов из городского совета, из городских гильдий и говорить не приходится. Притихли, сидят и ждут, смотрят кто кого: пришлый забияка или старые фамилии.
Оставался всего один верный человек — купец Кёршнер. Да и тот, непонятно, надолго ли. Как не крути, а главным покупателем всей продукции купца был курфюрст.
Поэтому и не жалел Волков денег, ища среди офицеров города и отставных ландскнехтов себе опору. Ландскнехтам можно было денег и не давать; кажется, они и так взялись бы помочь, но тут жадничать было нельзя. Без денег то была бы просьба, а с деньгами уже дело. С деньгами лучше. А ему нужно было их расположение. Ведь эти сплочённые люди не просто были отставные военные. Добрая часть из них были служащие короны Его Величества.
Почтмейстеры, землемеры, смотрители дорог, хранители имперских складов, писари и приказчики у имперского штатгальтера, который сидел в Вильбурге, — всё это были отставники, которым император миловал после службы должности с жалованием. Говорят, и сам штатгальтер Ребенрее был из ландскнехтов, правда, из капитанов. Так что жадничать тут было никак нельзя, ему сейчас очень нужна была опора. И он был даже рад, что нашлось дело, которое сблизит его с этими славными людьми.
А ситуация складывалась непростая. Ему уже меньше, чем через две недели, нужно было выводить солдат в поход. Идти на соединение в Нойнсбург. А до этого надо было решить вопрос с графом и его людьми. И решить его обязательно бескровно. При том, что граф-то как раз дышит злобой и хочет крови. Поэтому войско Волкова должно быть готово. Готово до совершенства.
Не заворачивая в Эшбахт, он повернул на восток к амбарам. И оттуда, сразу переправившись через реку, поехал в лагерь. Ещё остатки офицерского обеда не остыли, когда он был в там.
Ему и его свите подали обед за длинным офицерским столом.
У офицеров всегда должен быть стол, ещё и скатертями покрытый.
Это солдаты едят из мисок и котлов, сидя на земле, господа же офицеры должны есть за столом.
Господа офицеры, хоть уже и пообедали, снова рассаживались по лавкам, занимая места согласно субординации: чем старше звание и выше значение, тем ближе к командиру. Люди из выезда, Максимилиан и прочие, сидели в самом конце стола. А по правую руку сидел его лейтенант и командир первой роты Карл Брюнхвальд. Затем шли Рене, Роха, Бертье, офицеры кавалерии, командир эскадрона ротмистр Гренер-старший и теперь его официальный помощник Гренер-младший, после сидел капитан Пруфф, которого в лагере до этого Волков не видел, ротмистр арбалетчиков Джентиле, потом Хилли, Вилли, новый ротмистр Хайнквист, старший сержант Миллер. Ещё нескольких офицеров, которых он не знал; думал знакомиться с ними после обеда. И в конце стола, на уголке, уселся глава сапёров инженер Шуберт — крепкий муж с тяжёлым лицом, за спиной которого стояли два ученика. Шуберта представлял кавалеру капитан-лейтенант.
Все едва расселись, едва всем места хватило за длинным столом.
— Бертье, вижу, вы тут? — говорил полковник, глядя как повар кладёт ему в тарелку хорошие куски баранины, тушёной с чесноком и тимьяном, как наливает пиво в стакан. — Рад вас видеть, Гаэтан. Да ещё и в таком роскошном виде.
Красавчик Гаэтан Бертье был в новой одеже, был он как всегда одет в только ему присущем стиле. Двухцветные жёлто-чёрные панталоны, лиловый колет, пояс золотой парчи, ярко зелёная шляпа с замысловатым пером и невозможно красные высокие кавалерийские сапоги с каблуками и шпорами. Видно, дело найма солдат благоприятно повлияло на финансовое состояние капитана.
