— Неужто граф фон Мален мнит себя тем полководцем, что с такими силами надеется нас бить?
— Нет, Карл, бить нас он не надеется. Ему нужно, чтобы мы его били, и били как можно крепче. К тому он всё и ведёт. Хочет он, чтобы герцог после поражения по-настоящему осерчал и крепко обозлился на меня, да и горожане чтобы тоже обиделись, оплакивая павших. Сам-то граф сбежит, когда люди его на поле под картечью да под мушкетными пулями рядами ложиться будут, когда сеньоры местные на наших пиках повиснут. То ему и нужно. То ему и нужно, Карл. Всех против меня настроить желает, всех.
Теперь уже Брюнхвальд не улыбался, смотрел на кавалера озадаченно:
— И что же нам тогда делать? Избегать схватки? Уходить? Так он на ваш Эшбахт пойдёт!
— Верно, друг мой, пойдёт. Поэтому мы его встретим. Встретим в удобном месте и при встрече будем выглядеть так, чтобы у людишек его всякая охота отпала воевать. Чтобы при виде нас даже думать о деле им было тоскливо. Тогда, Карл, мы отделаемся кровью малой, а может и вовсе без крови обойдёмся, как в первый раз.
Теперь Карл Брюнхвальд сомневался:
— Уж если кто, какой командир, решится воевать, то вряд ли людишки его могут тому противиться.
— Противиться воле полководца не смогут, а вот разбежаться, как только начнётся дело…
— Это да, — тут Брюнхвальд не спорил. — Так что мне нужно сделать, полковник?
— Я хочу, Карл, чтобы только от построения, от вида наших солдат у людей графа ноги затряслись. Хочу, чтобы ряды были ровные, чтобы строились под барабан быстро. Чтобы доспех сиял на солнце.
— И сколько у меня есть времени, чтобы довести построения и перестроения до совершенства? — спросил капитан-лейтенант.
— Не знаю, Карл, говорят, что люди герцога уже вышли из Вильбурга. День, может, два. Вся надежда на местное рыцарство, эти всегда на войну не торопятся.
Карл кивнул и, чуть поворотившись к трубачам и барабанщикам, крикнул:
— Барабанщики, «Свободный шаг»! Трубачи: «Строиться», «Роты в общую баталию». Вестовой, передайте господам офицерам: баталия в шесть рядов, доппельзольдеры первым рядом по всему фронту.
Трубы взревели, барабаны рассыпали над пустырём размеренную дробь, вестовой поскакал к офицерам с объяснением, как строить солдат.
Волков даже встал со стула, чуть оперевшись на меч. Стоял и смотрел, как рассыпаются ровные ряды людей, как сержанты, не сговариваясь, чертят протазанами невидимые линии, по которым должны встать ряды, как покрикивают офицеры, как люди один за другим становиться плечом к плечу.
А барабаны бьют сигнал «Свободный шаг».
Первый ряд, солдаты с лучшим доспехом и оружием, уже готов. Сержанты просто ровняют линию.
Барабаны продолжают бить дробь.
За ним ряд с копьями… Тоже уже готов. После строятся два ряда пик. И… Тоже уже почти выстроены. Как быстро, без всякой сутолоки, без намёка на неразбериху. Люди прекрасно знают, что им делать. Все знают — от офицеров до солдат последнего ряда.
Волков и не успел бы съесть тарелку бобов, когда уже в последних рядах сержанты наводили порядок. И барабаны смолкли.
Барабаны смолкли, последние сержанты пробегали вдоль рядов, чтобы занять своё место на флагах. Всё, все встали на свои места, офицеры стоят перед баталией, сержанты на флангах. Тишина, даже не позвякивает железо.
Это было быстро. Кавалер повернулся к своему лейтенанту:
— Неплохо, Карл. На памяти моей… Только в гвардии де Приньи люди строились быстрее.
«Неплохо?» Кажется, Карл Брюнхвальд ожидал другого слова. Он говорит, как бы между прочим.
— Думаю, что и людей в гвардии герцога было поменьше.
Волков смеётся:
— Да, лейтенант, вы правы, у герцога было всего четыре сотни людей в баталии.
Волкову всё нравиться. Всё войско выглядит отлично: и пехота, и стрелки и арбалетчики на флангах, и отличная кавалерия, что стоит в тылу за баталией. Все красивы, все выглядят весьма устрашающе.
Кавалер приглядывается, указывает рукой на группу людей, которую раньше не замечал:
— А это там кто? Что за зрители тут?
— Это… Это купцы… Кажется, — отвечает Брюнхвальд, приглядываясь. — Извините, полковник, я ещё не распорядился… Не успел. Сейчас же прикажу выгнать их из лагеря.
Кавалер молча кивает.
Глава 23
Франс Конрад фон Гальдебург, иначе отец Франциск епископ маленский, не был излишне рьян в вере, также не был он слишком книжен и образован и, уж конечно, не был он тем, кого называют истинным пастырем, каким был, например, его предшественник, отец Теодор. К отцу Теодору вечно и до, и после службы стояли люди за благословением. К нему несли больных детей и новорожденных младенцев, чтобы святой отец просто возложил на них длань и прочёл самую короткую молитву.
Отец Франциск и обряды вести не сильно любил, а если и вёл, то только утренние или обряды в важные праздники. Людишки простые к нему особо не лезли, а вот горожан знатных и влиятельных он привечал всячески. Не гнушался себя и в духовники к таким предлагать. Был с ними любезен и ласков, отчего среди приличных людей города быстро снискал себе приятелей и зван был уже неоднократно на обеды и ужины.
А в это утро, едва проснувшись и выпив редкого в этих местах, но так любимого им кофе, не позавтракав, он приехал в кафедральный свой собор, чтобы читать проповедь. Приехал самолично. Не будь сегодня субботы, так и не взялся бы. Поручил бы то дело одному из своих младших отцов, среди них были весьма к тому умелые. Но не сегодня, сегодня он сам встал в ризнице и развёл в сторону руки, позволяя служкам и братьям монахам облачать себя в одежды служебные.
Тот старый монах, что вёл все дела у отца Теодора, теперь вёл дела и отца Франциска. Он теперь стоял рядом, с лицом неспокойным.
— Что ты? Чего кривишься? — спросил его молодой епископ. — Службу я сию знаю хорошо, отчитаю без запинок. Тогда я устал просто.
В прошлой службе отец Франциск многие тексты священные забывал и либо ждал подсказки, либо вовсе заглядывал в псалтырь и искал там нужное место, водя по страницам пальцем, что паства весьма охотно замечала. И начинала радостно шушукаться при всякой его заминке.
— Не о том я волнуюсь, — отвечал умный монах.
— А о чём же?
Монах помолчал; видно, не очень он хотел затевать этот разговор, но всё-таки начал:
— Вчера на рынке, что у Старого арсенала, днём, когда народа больше всего, там похабник выискался.
— Что за похабник? — спрашивал епископ спокойно, подставляя левую руку для облачения.
Монах вздохнул, видя, что отец Франциск словам его большого значения не придаёт. И продолжил:
— Вас лаял.
