Пока они дошли до палатки, туда уже пришёл Бертье. Волков его издали по его яркой одежде узнавал.
— Друг мой, помните то дело в овраге, когда вы убили капитана наёмников? — вспоминал кавалер, подойдя к нему.
— Да как же мне такое забыть, то был лучший день в моей жизни, — отвечал красавец, улыбаясь.
— А тот сержант из людей фон Финка, что был с вами в овраге, кажется, он служит теперь при вас.
— Эйнц Роммер, да, я после дела в овраге позвал его в свою роту, он согласился, с семьёй переехал к вам в земли, получил свой надел на солдатском поле. Поставил домишко у амбаров, недалеко от сыроварни Брюнхвальда.
— Кажется, он неплохой боец.
— Отличный боец, руки у него не слабее, чем у вас, насчёт меча или тесака, он, конечно, не так хорош, но что касается протазана или алебарды, так тут он мастер. Не приведи Бог такого встретить. Руки у него сильные, сам ловок. Ещё и суров, солдаты его уважают.
— Значит, хороший сержант и хороший боец.
— Да, полковник, — говорил капитан и тут же добавлял, — жаль только, что туп.
— Туп?
— Абсолютно, как дерево дуб. Я говорил ему: учись, болван, учись, научишься читать и писать — получишь чин старшего сержанта или даже прапорщика, а может потом и чином офицера кто жалует. Он обрадовался, пытался учить, но так грамоту и не осилил, бросил. Ни читать, ни считать толком не умеет.
— Так прикажите ему ко мне быть, и ещё пару людей покрепче и помоложе с ним отправьте.
Бертье с улыбочкой кивает на Сыча:
— Этот прохвост какое-то дело затевает?
Сыч тоже улыбается.
— Дело затеваю я, — серьёзно отвечает Волков.
— А может, для дела и я сгожусь? — предлагает себя Бертье.
— Нет, — всё так же серьёзно отвечает Волков, — для такого дела хватит и тупого сержанта с парой крепких солдат, а хороший капитан мне на должности командира роты нужен.
Бертье всё понял:
— Сейчас пришлю вам Роммера и пару проверенных молодых солдат с ним.
Когда он ушёл, Сыч сказал:
— Значит, ехать нам в Вильбург.
— Да, надо найди ту бабёнку. Как её там…?
— Элиза Веленбрант, — напомнил Фриц Ламме.
— Да. Нади её, а через неё того бриганта, что писал ей.
— А через него найти и главаря? — догадался Сыч.
— Да, а его уже ко мне нужно будет привезти. Живым. Хочу, чтобы он мне пальцем указал на того, кто его нанял. Ясно?
— Чего же тут неясного, — вступил в разговор Ёж. — Всё ясно, экселенц. Сделаем.
Волков уставился на него чуть растеряно. Кроме Сыча никто так его не называл. Это было необычно. А вот Сыч почему-то разозлился:
— Вот чего ты в разговор всякий раз норовишь залезть, дура ты лопоухая?
Ёж в растерянности раскрыл рот, а Волков засмеялся.
Но Сыч не смеялся, он был зол:
— «Экселенц», — передразнил он Ежа, — лезет ещё, болван, чего лезешь, без тебя, что ли, не решат люди? — он снова кривляет Ежа. — «Всё ясно, экселенц, всё сделаем». Сделает он, полено ушастое. Стой молча, когда люди разговаривают, не лезь. Балда.
Ёж, насупившись, молчал, Волков всё ещё посмеивался, когда Сыч, чуть остыв, заговорил:
— Сержант этот, Роммер, с солдатами, мне вроде как в помощь будут?
— Тебе в помощь, — кавалер кивает.
— Сержанта мне в подчинение? — Сыч задумывается. — Это я, значит, чином выше сержанта буду?
— Прапорщик, как минимум, — смеётся Волков.
— Как Максимилиан? — восклицает Фриц Ламме.
— Да. Как Максимилиан.
— А… Теперь-то он нос предо мной задирать не будет, — Сыч откровенно доволен. И тут же становиться снова серьёзным. — А сержант с людьми — это хорошо. Помощь в деле таком не помешает, — он задумывается, — коней для них на конюшне вашей взять?
— Да, скажешь госпоже Ланге, что я велел.
— Я мальчишку-рассыльного ещё с собой возьму, чтобы опознал бриганта. Чтобы тот не отвертелся, когда прижмём.
— Мысль верная. Бери.
— Деньги, экселенц.
Обычно Сыч делал мину, когда просил деньги, корчил жалостливую морду или улыбался заискивающе, а тут нет, серьёзен, как никогда.
Волков достаёт из кошеля золотой, вкладывает его в крепкую руку Сыча:
— Привези мне бородатого, Фриц Ламме, живым привези.
Фриц обычно болтлив, за деньгу пообещает всё, что угодно, а тут молчит, золотой в руке зажал и только кивает в ответ.
После обеда он с Гренером-старшим и Брюнхвальдом хотел посмотреть кавалеристов. Посмотреть сбруи, потники, как кованы к лету. Брюнхвальд жаловался, что кавалеристы просят больше овса, чем следует. А Гренер говорил, что лошади у кавалеристов весьма крупны, вот и нужно им еды больше.
Но когда обед кончался, к нему пришёл солдат, встал невдалеке, не решаясь прерывать делами обед командира и ожидая, что поклонник обратит на него внимание.
— Ну, что там у тебя? — спросил его кавалер, отставляя тарелку с костями от жареной с чесноком курицы.
— Сержант говорит, что к вам пришли, но пускать не решается.
— Кто пришёл?
— Купчишка.
— В шею его, — лаконичен Волков.
— Так мы и хотели, но купчишка орёт, что он ваш. Что ему очень до вас надо.
— Очень?
— Очень, — кивает солдат, — морда у него в кровь бита.
— Морда в кровь? Имя как его?
— Кажись… — солдат вспоминает, — Гельмандис, что ли?
— Может Гевельдас? — предполагает кавалер.
— Да, точно, господин! Так он и назвался.
— Пусть проходит, — распоряжается Волков.
Да, морда у купца была бита. И били, кажется, от души, крепко били. Нос распух, был сломан, вся одежда спереди в бурых потёках, рукава, как вытирался, тоже. Шапки нет, на лбу ещё огромная красная шишка, назавтра будет багровой или синей, левая скула отекла, рассечена. Нет, его били не кулаками. Палками били.
— Господин, — причитал купец, — господин, что мне делать, что делать?
Волков поморщился, встал из-за стола:
— Господа, идите к кавалеристам, я скоро буду.
Брюнхвальд и Гренер обещали после обеда сразу идти в эскадрон.
Кавалер взял купца за локоть, хотел отвести его в сторону, а тот завыл вдруг от боли.
— Чего ты?
— Рука, — подвывал купец, — палками били, а я закрывался, и всё по рукам, по рукам попадало.
— Купчишки били?
