Теперь он был далеко, ни болты, ни пули тут уже не достали бы. Волков поднял забрало и поглядел туда, на тот берег, где над спуском по-прежнему находились всадники, среди которых был и он. Железнорукий.
«Не добрался ты до моих обозов сегодня, не добрался, засада у тебя вышла отменная, но до обозов ты всё равно не добрался».
Расстояние было слишком большим, темнело уже, но Волкову казалось, что железнорукий сейчас тоже смотрит на него. А может, и слышит.
Глава 40
— Максимилиан, помогите снять шлем, — наконец говорит Волков, и молодой человек тут же берётся за дело.
Кавалер стягивает шлем, подшлемник, его волосы мокры, так мокры, как будто его голову облили водой.
— Кавалер, у вас, кажется, кровь засохла на лице, — говорит Максимилиан, — вы не ранены?
— Нет, это чужая, — говорит Волков, оборачиваясь на берег реки, он прислушивается.
— И меч сломали, — продолжает знаменосец.
— Дьявол! — Кавалер поднимает клинок к лицу, так и есть, кончик меча, с ладонь длинной, обломан. — Чёрт дери этих хамов!
— Ваш этот бой… — Максимилиан замолкает, подыскивая слова, снимает шлем и продолжает, — это было лучшее, что я видел в жизни!
— Что? — Волков смотрит на него чуть удивлённо.
— Вы были словно архангел Гавриил, меч Господа, словно ангел смерти. Хамы падали вокруг вас или бежали от вас.
Кавалер ерошит ему тоже мокрые волосы латной перчаткой:
— Вы мне очень помогли, друг мой. Вы отлично стреляли.
Трубы. Над рекой звенят трубы, но не его. Играю отбой на том берегу. Волков сам того не замечает, как облегчённо вздыхает. Кажется, достояли до темна.
Бой стихает. Всё реже и реже слышатся выстрелы в лесу у реки. И выстрелы аркебуз, и гулкие мушкетные выстрелы звучат всё реже и реже. Враг отходит. Волков и его знаменосец видят, как большой отряд, человек в триста, идёт по берегу с запада. Это как раз те сволочи, что наседали на Рене и Роху. Приходят к броду. Они с удивлением видят на песке у переправы порубленных Волковым своих товарищей. Офицер осматривается и даёт команду собрать раненых и мёртвых, а после отряд начинает переправляться на тот берег.
Последние лучи солнца ещё красили небо, когда они пошли по дороге на запад, к головным телегам своего огромного обоза. Волков заметил, что в колчане у Максимилиана осталось всего два болта. Его же оружие, сломанный меч, он в ножны не убирал, опять шёл с ним, как с тростью. Дойдя до первой телеги, не без труда залез в неё и сказал:
— Друг мой, потрудитесь пригласить старших офицеров со сводками по ротам ко мне. Хочу знать, что у нас осталось.
— Сейчас всех соберу, — обещал знаменосец и ушёл.
Тут уже почти по темноте прибежал солдат и заорал, как блажной, пугая всех:
— Телеги, телеги нужны для раненых.
— Эй, чего орёшь? — окликнул его полковник.
— Господин…. Меня капитан Рене прислал, телег просит! Раненых много. Сами не идут.
— Ну, слышали? — Кричит кавалер возницам. — Чего ждёте, скидывайте мешки, езжайте за ранеными.
— Сколько нужно телег-то? — спрашивали возницы.
Прибежавший солдат сам кидается скидывать с первой попавшейся ему телеги мешки с горохом:
— Хотя бы три, много раненых, много…
А к Волкову, кланяясь ещё издали, стали приближаться кашевары:
— Ну? — спросил он.
— Господин, — осмелился заговорить один из старших возниц, — так что делать, костры разводить, воду носить? Ужин готовить?
— Подождите немного, сейчас соберутся офицеры, и решим.
А в обозе начинается кутерьма, возницы, кашевары, сапёры — все с факелами и фонарями встречают раненых, тех, что сами смогли прийти. Они шли и шли из темноты. Некоторые доходили до расположения обоза и обессиленно садились прямо на землю. Вереницей шли бесконечной. Обозные подхватывали их и тащили к лекарям, которые расположились чуть дальше. Волков стянул латные перчатки, бросил их в телегу рядом со шлемом, сидел, поигрывал обломанным мечом и мрачно смотрел на солдат, гадая, кто из них уже не жилец. Там были и люди Рене, и люди Рохи, и люди Брюнхвальда. Ещё две телеги поехали в темноту, трёх, видно, было мало. А израненные люди всё шли и шли. Там, у телег лекарей, разведён был большой костёр, ещё и дюжина ламп горела. Там было светло, оттуда доносились крики. Крики невыносимой боли. Лекари работали. Лили горячее масло в раны, вправляли сломанные кости, сшивали крепкими нитками рассечённую кожу. Кавалер морщился от этих криков, но не уходил, ждал своих офицеров. Прибежал Максимилиан, в руке он держал догорающий факел:
— Господин полковник, все офицеры, кроме капитана Бертье, просили передать, что сейчас будут с докладами.
— Хорошо, найдите моего денщика, пусть бежит ко мне сюда, и передайте Увальню, чтобы расседлал коня. Наверное, до сих пор его под седлом держит.
— Увальню? — Даже в свете угасающего факела Волков видел, как вытянулось лицо его знаменосца, как округлились его глаза.
— Какого чёрта вы на меня таращитесь? — Грубо спросил кавалер. — В чём дело?
— Дело в том… Ведь Александр… — мямлил Максимилиан.
— Что? Ну, говорите!
— Но ведь Александр… убит.
— Что? — Кавалер физически чувствовал, как внутри его холодеет сердце. — Как убит? Где он убит?
— Там… На берегу, — Максимилиан говорил и, кажется, голос его стал подрагивать.
— Почему вы мне не сказали об этом? — Удивился Волков и, повышая голос, повторил: — почему вы мне об этом не сказали?
— Я… Я думал, вы видели… — Теперь в голосе знаменосца отчётливо слышались слёзы. — Он дрался недалеко от вас. Я думал, что вы не хотите говорить о том.
Волков вдруг понял, как он устал, стало вдруг пусто внутри и тошно. На сей раз ему было хуже, чем в тот раз, когда убили фон Клаузевица:
— Да как же это произошло?
— Ну… — Начал Максимилиан. — Ну… Как вы велели ехать в обоз, так мы с ним решили не ехать.
— Как вы посмели! — Заорал Волков так, что все, кто был в округе, даже раненые, на него посмотрели. — Как вы посмели не исполнять мои приказы?! Глупый мальчишка!
Он стал задыхаться. Хотелось снять горжет, кирасу, да и вообще все латы. Они душили его. Душили так, что стало колоть в груди, и эта боль отдавала в левую и не совсем здоровую руку. Ему понадобилась минута, чтобы отдышаться. Факел у Максимилиана уже почти погас. Они едва видели друг друга.
— Как его убили? — Наконец спросил Волков.
— Ну, он говорит мне: «Ты с арбалетом знатно управляешься, бери его, а я пойду сеньору в помощь».
— На нём была только кираса и шлем, а из оружия только тесак. — Вспоминал кавалер. — Не долго, он, наверное, продержался.
