— А что ж делать, другого ремесла не знаю.
— А поместье для меня и для племянника когда будете добывать?
— Буду, буду, — обещал он, не отрывая глаз от младенца. — Сейчас немного с солдатами разберусь и поеду поговорить с епископом, может, он что посоветует.
— С солдатами разберётесь? — она вдруг вырвала у него младенца. — Я тут живу с этими двумя гарпиями, да ещё с этой монашкой кисломордой, что поучает меня вечно. Живу хуже, чем при старом муже в Маленсдорфе, а он будет ждать да с солдатами разбираться.
— Угомонись ты, сказал же займусь, а пока, может, дом тебе построю, отдельный.
— Дом? — воскликнула Брунхильда. — Да у меня есть дом, с двумя десятками слуг в моём поместье.
Она стала укладывать младенца в люльку.
— Чего ты бесишься? Сказал же, построю дом.
— Не надо мне дома, мне нужно моё поместье, — отвечала графиня вся, пылая от злости.
И была она так красива в это мгновение, что Волков схватил её за плечи крепко, так, чтобы не вырвалась, и полез было целовать в губы. Да не захотела она, отворачивалась, шипела змеёй:
— Не хочу я вас, подите прочь!
Да куда там, повалил он её на кровать.
— Оставьте меня, не дозволяю я…
Но кавалер уже задирал подол, сгибал ей ноги, брал её с удовольствием, наслаждаясь её красивым телом.
После он лежал на кровати и смотрел, как она, подобрав юбки, шарфом вытирала у себя промеж ног и говорила ему уже без всякой злости:
— Деньги мне нужны. Уеду я.
— Сказал же тебе, дом построю. Хочешь, у реки построю. Там красивые места есть, а поместье добуду, так туда переедешь.
— Нет, — отвечала она, бросая шарф на пол и оправляя платье. — Жить тут я не буду. Иначе грех на душу возьму, шалаву вашу рыжую прибью. Да и вам некогда мне имение добывать, всё войны у вас, да войны. Я сама добуду.
— Как? Кто тебе поможет?
Она встала в полный рост, подбоченилась, поглядела него высокомерно, да ещё ухмыльнулась:
— Да уж найдётся, кто.
— Да кто же? — от её глупого поведения он даже раздражаться стал, сел на кровати.
— К герцогу поеду, — всё с той же высокомерной ухмылкой отвечала она.
Красавица снова задрала юбки, стала поправлять чулки. И всё с тем же самоуверенным видом.
— К герцогу? К курфюрсту Ребенрее? — не верил он.
— К нему, — она подтянула чулки и села к зеркалу причёсываться, а то этот солдафон своей грубой лаской всю причёску ей испортил, — а что же думаете, не примет родственницу герцог?
— Думаю, что нет, — отвечал кавалер.
— А помните, вы мне флакончик с зельем давали и говорили, чтобы я на герцоге его при случае испытала?
Да, Волков припоминал тот флакончик, что давал ей, и тот разговор.
— Так я дважды зельем мазалась, как к герцогу ездила. И всякий раз с ним танцевала, он сам меня в пару выбирал. А в последний раз, что он меня видел, так за лобок меня хватал, за зад, в шею меня целовал и говорил, что при его дворе таких красавиц нет больше, — с вызовом и даже с насмешкой рассказывала графиня.
«Врёт, мерзавка!»
— Да где же это было? — не верил кавалер.
— На балу в Маленберге. Он нас туда с мужем приглашал. А как я по нужде пошла, так он меня в коридоре и остановил поговорить. А сам стал подол мне задирать, пока в темноте мы были.
Нет, она не врала, она вспоминала, как это было.
— Я уж хотела ему дать, да побоялась, уже беременна тогда была. А он умолял меня чаще при дворе бывать.
Волков сидел на кровати и молчал. И не знал, что делать. Радоваться или грустить.
— Так дадите мне денег? — продолжала красавица, глядя на него через зеркало. — Дадите — так поеду к герцогу, у меня ещё осталась пару капель зелья ведьмищи, я и про поместье дело решу, и за вас поговорю.
Она говорила это с удивительной уверенностью, словно уже всё решено у неё было с герцогом. Неужто так она в свою власть над ним верила? А Волков всё молчал.
— Хоть талеров сто дайте, до Вильбурга доехать, а там уж я сама.
— Сына тут оставь, — холодно сказал он ей.
— Вот уж нет, — вдруг встрепенулась и стала серьёзной графиня, — сын со мной поедет.
— Мешать будет. Тебе не до него там будет. Балы, охоты да обеды.
— Сын со мной поедет, — твёрдо повторила Брунхильда, так твёрдо, что понял он: спорить с ней бесполезно.
— Зачем он тебе? — спросил он с последней надеждой.
— Затем, что нет у меня на этом свете больше никого, кроме сына моего, поэтому будет он всегда при мне, — со злостью отвечала графиня, глядя рыцарю прямо в глаза.
Волков встал с постели и пошёл к двери, кинув напоследок:
— Будут тебе деньги! Катись, куда хочешь, дура.
Когда он спустился, то в зале его, конечно, встретила госпожа Ланге. И вид её опять был холоден. Как до отъезда.
— Отчего вы так кислы, Бригитт? — Волков тоже был в дурном расположении.
— Вы опять были у графини? — спросила Бригитт так, словно это её мало заботило.
— Был, и готов сообщить вам радостную новость.
— Какую же?
— Графиня нас покидает.
— Правда? — Бригитт старалась делать вид, что не радуется, но это у неё не очень выходило.
— Правда.
— И куда же она уезжает? — интересовалась рыжая красавица.
— Ко двору герцога.
Бригитт тут даже засмеялась.
— Отчего вы смеётесь? — удивлялся кавалер.
— Думаю, что ей там будет в самый раз, среди беглых жён, вдов и прочих потаскух, что приживаются при дворе нашего сеньора. Да, там самое ей и место.
Довольно улыбаясь и шурша юбками, госпожа Ланге пошла на кухню, оставив кавалера одного.
Глава 5
Пришёл Сыч и сказал, что кузнец прислал весточку, говорит, что конюх из замка Балль желает встретиться.
— Давай его сюда. Пусть приезжает.
— Вы тоже с ним хотите поговорить или мне самому всё выяснить? — спросил Сыч.
Хоть и было у него дел невпроворот, ведь каждый день в лагерь приходили новые солдаты, каждый день к нему из-за реки приезжали купцы говорить о векселях и расписках, но вопрос о деле кавалера Рёдля и барона фон Деница не давал ему покоя:
— Да, сам хочу послушать. Но к ним не поеду.
— Скажу тогда, чтобы конюх сюда к нам ехал.
Волков огласился.
В этот же день графиня Брунхильда фон Мален собралась отъезжать. Забрала при этом у Волкова дворового мужика в конюхи и дворовую бабу в кормилицы. Ещё сто талеров. Была она сначала зла, а потом и прослезилась, прощаясь, — так Волкова стала целовать и обнимать крепко. Наверное, назло госпоже Ланге, которая была тут же. Он опять пытался отговорить её брать с собой сына, но графиня, упрямством редкая, слушать ничего не желала. От этого кавалер стал на неё злиться, и последнее прощание вышло у них холодным.
