Волков знал, что это почти невозможно, но ставил задачу в надежде, что хоть чему-то солдаты за полтора дня научатся. Хотя бы слушать барабан и не наступать друг другу на пятки в строю.
— Да-да, — сразу соглашался с полковником капитан-лейтенант, — сейчас же начну.
Волков прекрасно видел, что лейтенанту не нравятся принятые им решения, но уж это в данный момент его заботило мало, да и в своём полку он сам устанавливал правила. Фильсбибург сам виноват, что его подчинённые так плохи.
А тут ему радость — за грубо строганым столом, что стоял у его шатра, сидел человек. Спиной к нему сидел, но Волков сразу узнал его по широченной спине, старой замызганной шляпе и стакану в руке.
Волков подошёл, положил человеку руку на плечо, заглянул под шляпу — так и есть, старый чёрт, бородища чёрная, нога деревянная под столом — Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо, собственной персоной. Хоть и вид у него был ещё больной, всё лицо до щетины в испарине, но держался Роха бодро.
Волков уселся напротив, осмотрел его:
— Ты чего приехал? Как тебя лекарь отпустил?
— Да ну его к дьяволу, тут твой монах меня быстрее долечит. Да и тошно мне там было без денег. Положили меня болеть у людишек скаредных, говорю им — дайте хоть пива, раз вина не даёте. А они мне: денег ваш доктор на пиво вам не давал, молоко пейте. Вот я к тебе и приехал.
— А Брюнхвальд как?
— Лекарь ему к ноге доску накрепко примотал, он теперь ни пешим, ни конным не будет. До нужника допрыгать может — и всё.
— Значит, жив?
— Да жив, а чего ему будет, ну, прокололи лытку, не он первый, не он последний.
Роха улыбается, хотя улыбка ему не так уж и легко даётся. Он оглядывается:
— А ты тут уже крепость построил, когда только успел? Говорят, мужичьё приходило уже к тебе знакомиться.
— Приходило, — кивает кавалер, — Пруфф их картечью встретил, а твой Вилли мушкетами проводил. Мы же ни единого человека не потеряли.
— Вилли? Ну и как он тебе?
— До тебя пока ему далеко, не волнуйся. Но ты всё-таки скажи, чего ты приехал? Ты же ещё не долечился.
Роха посмотрел на кавалера и спросил:
— Честно тебе сказать?
— Да уж говори.
Роха поправил свою деревяшку под столом, потом допил махом вино, вздохнул и сказал:
— Знаешь, Фолькоф, жена у меня не из простых.
— При чём тут твоя жена? — полковнику вовсе не хотелось слушать байки про чьих-то жён, не до жён ему сейчас было, через полтора дня большое дело намечалось.
— Ты дай сказать-то…, - злился Скарафаджо. И, видя, что кавалер молчит, продолжал. — Как ни крути, она из благородных, правда, из городских, её отец даже был вице-бургомистром.
Волков замолчал, ждал, что там Роха ещё ему расскажет. И тот рассказывал:
— И вот, как поженился я с ней, так она меня и бранила, и бранила, и бранила: пьяница, говорит, бездельник, дурень бесполезный. Когда женился я, так у меня деньжата водились, а потом и закончились. Помню, в первую зиму без дров жили, а она на сносях была. Потом в плохой дом пришлось переехать… А она так бранилась, что я домой идти не хотел. Вот…
Полковник терпеливо продолжал слушать рассказ старого своего знакомца про его жену, хотя ему очень хотелось побыстрее поговорить с Агнес.
— А тут ты появился, — продолжал Скарафаджо, — и я сразу понял: вот его мне Господь послал. И так оно и было. Домишко теперь какой-никакой у меня свой, землицу, хоть и мало, но ты мне выделил.
— Не меньше, чем другим, — заметил кавалер.
— Не меньше, не меньше, — соглашался Роха, — я ж не спорю. А кроме землицы и деньжата появились, то ярмарку ограбим, то обоз у горцев отберём, я на эти деньги жене и платье хорошее справил из атласа, и серьги, и всякого другого прикупил… Башмачки там, юбки нижние… А главное, ты же меня к себе на обеды стал приглашать с женой, а она как с дочерью графа за одним столом посидела, так совсем другой стала. Слова дурного от неё не слыхал с тех пор, добрая стала. А как узнала, что я капитан, как стала капитаншей, так и вовсе стала ласковой. Когда я уходил с тобой на мужиков — не поверишь, я видал, как она плакала. По мне плакала.
Волков даже брови сдвинул, смотрел на Роху сурово:
— На кой чёрт ты мне всё это рассказываешь?
— Я просто сказать хотел, что тебя не брошу, знаю, что ты без офицеров остался: Бертье, Брюнхвальд, я… Рене один у тебя, в общем, если я нужен, могу роту взять какую, а не нужен, так к стрелкам своим вернусь.
— С офицерами дело дрянь, — отвечал кавалер, глядя товарищу в глаза и понимая, что тот ещё не излечился, — и с сержантами тоже, я рад, что ты вернулся, но тебе надо долечиться, сидишь весь мокрый от пота, а от больного какой от тебя прок? Ступай к монаху. Микстуры пей. Послезавтра до рассвета к реке пойдём.
— Форсировать надумали? На тот берег намылились?
— Генерал решил, я был против, — Волков поморщился.
— Ты мне коня дашь? Моего убили там на берегу.
— Так и другого убьют.
— А что делать, я ж на деревяшке много не напрыгаю.
— Ладно, найду тебе мерина старого, — Волков протянул товарищу руку для рукопожатия.
— Мерин мне подойдёт, авось не на смотр еду, — ответил Роха, пожимая его руку.
— Ты только вылечись, успей. Ты поставил себе палатку? Я пришлю к тебе монаха.
— Вилли уже распорядился, и насчёт палатки, и насчёт брата Ипполита… Фолькоф, ты не волнуйся, вылечусь, — обещал Скарафаджо, всё ещё не выпуская его руку. — Твой монах — он волшебник. Да и я ещё не стар.
Волков молча кивнул, он верил ему, он надеялся, что Роха прав, кавалер давно его знал и видел, что этот человек всегда был упруг телом и крепок, как молодой кабан.
Глава 9
Агнес сидела на постели, на ней лишь рубаха нижняя, и та сползла, плечи открыты, а перина взбита, как будто на ней дрались.
У девушки волосы растрёпаны, она свесила ноги на ковёр и рассматривала его узоры. Подле неё в волнах взбитой перины уютно лежал синий стеклянный шар. Она держала на нём руку.
Кавалер сразу, с одного взгляда, почувствовал неладное:
— Что?
Девушка взглянула на него и ответила:
— Да вот… Поглядела на обидчика вашего.
— И что? Видела его? Он лыс, с железной рукой, но руку я не видел.
— Лыс? Может, и лыс, может, и с рукой… Я думала, один он, — она явно не спешила рассказывать ему то, что узнала.
— Да говори ты уже. Что узнала про него? — произносит он с заметным раздражением.
— Ни лысины его, ни руки я не видала, — отвечает она, всё так же не спеша, — а видала я его жену.
