Волков ничего не ответил, посмотрел на неё пристально и пошёл прочь. Но по его взгляду дева поняла, что, если он победит, новые кони у неё будут.
— И платье ещё, — кричала ему вслед девушка, вспомнив испачканное кровью мальчишки хорошее своё платье.
Глава 13
— Так ты скажешь, что ты снова задумал? — спрашивал его Роха, когда он вернулся в шатёр.
Он так и сидел за столом, правда, уже ничего не ел, так как ополовинил все блюда, что причитались полковнику.
Если до разговора с Агнес он ещё не был уверен в чём-либо, то теперь кавалер уже принял решение:
— Думаю идти на тот берег и разбить мужиков, — твёрдо сказал он.
— Когда ты скажешь об этом солдатам, они поднимут тебя на копья, — заметил Скарафаджо.
— А зачем мне тогда стрелки и их капитан? Неужто ты меня не защитишь?
Роха потряс головой: что ж делать, конечно, мне придётся.
— А как я уговорю своих стрелков? Они тоже устали и злы после сегодняшнего.
Волков уселся на стул и стал быстро есть то, что осталось в тарелках, и при том учил старого товарища:
— А ты напомни им, что я Длань Господня, скажи, что Бог меня ведёт.
— Бог ведёт? — Роха смотрел на него исподлобья. — Ну да, конечно, Бог, кто ж ещё. Я им так и скажу, может, они не станут в меня стрелять.
— Так не сиди, иди готовь людей.
Капитан не без труда вылез из стула и ушёл в свою роту, но Волкову поесть не удалось, уже собрались у шатра офицеры его полка. Раздражать их ожиданием сейчас было не разумно, он очень сейчас нуждался в их поддержке.
— Идём на ту сторону. Немедля, — сразу, без всяких предисловий, заявил он, как топором рубанул.
Рене, зная его не первый день, сразу понял, что он не шутит, сразу лицом стал невесел. Фильсбибург тоже удивлялся:
— Как же так, я солдатам разрешил доспех снять, есть, отдыхать.
Зато Хайнквист был на удивление выдержан и ни грусти, ни удивления не выказывал:
— А я видел, что стрелки всполошились, думаю, к чему бы это?
— Именно к тому. Идём на тот берег снова. Роха своих людей уже поднимает. Ландскнехты и кавалеристы тоже готовятся.
— Думаете, сейчас их врасплох застанем?
— Знаю, что застанем, — Волков понизил голос, — верный человек только что сказал, что офицеры их в город поехали, выпивать, к нашей атаке поспеть обратно никак не смогут.
— Ах вот как! — воскликнул капитан. — Значит, надо начинать.
— И я о том же говорю, господа, идите в части, прикажите сержантам поднимать людей, коли в корпорациях каких вздумают артачиться, так зовите меня, незамедлительно.
— Успеем ли? — без всякой уже надежды на отмену атаки спросил Рене. Но он уже смирился.
— Время пяти ещё нет, до заката четыре часа, успеем обязательно.
Дальше говорить смысла не было, он решил пойти посмотреть, оседлали ли коней люди капитана Реддернауфа. Да, кавалеристы уже готовы были выходить из лагеря. Это его порадовало, он повернулся, а тут ему навстречу, придерживая мечи руками, чуть не бежали офицеры из полка Эберста. И сам полковник впереди них. Лица напряжённые, удивлённые. Он остановился и с улыбкой вежливости стал их ждать.
— Господин комендант, — ещё не доходя до него, начал полковник Эберст. — Что происходит?
— Господа, — спокойно начал Волков, — мы атакуем, сейчас, пока офицеров в лагере мужиков.
— Генерал такого приказа не давал!
— Я даю вам такой приказ.
— Это авантюра!
— Это твёрдый расчёт.
— Я отказываюсь выполнять ваш приказ.
— Все идут. Идут ландскнехты, кавалеристы, мой полк, а вы, кажется, струсили, господа? — заметил Волков.
— Солдаты могут отказаться, — произнёс на удивление спокойно один из старших офицеров полка, Волков, к сожалению, не помнил его имени.
— На этот случай у меня для вас есть капитан Роха и его стрелки. Они всякому бунтарю быстро и доходчиво всё объяснят.
— Нет, мы никуда не пойдём, — сказал Эберст. — Сегодня я уже был там, мне даже на берег не удалось толком выбраться, и потери я понёс огромные.
— Ландскнехты пойдут первыми, вы за ними, я дам вам стрелковую сотню, их Беренштайн весь день продержал в резерве, они свежие. Мало того, вы не начнёте атаку, пока я не оттесню мужичьё от брода и не выпущу в поле кавалерию, которая вам поможет сбить заслон у брода, — говорил Волков.
— Нет-нет, — качал головой полковник, хотя теперь в его голосе не было прежней уверенности. — Это глупая несанкционированная авантюра. Я не буду учувствовать в этом деле.
— Тогда я отстраняю вас от командования полком, — сказал Волков, чуть повышая голос. — Ваши обязанности будет выполнять… капитан Хайнквист.
— Вы не имеете права! — воскликнул Эберст.
— Имею, я комендант лагеря, на территории которого вы и ваш полк находитесь.
— И какова же причина моего отстранения?
— Трусость.
— Что? Трусость? Ещё никто и никогда не упрекал меня в трусости! — багровел лицом полковник. — Можете спросить у моих офицеров.
— Так не давайте повода и впредь! Идите к своим людям и готовьте их. Скажите, что я, полковник Фолькоф, первый ступлю на тот берег, а если не смогу помочь и вам выбраться на него, то и атаковать вам не придётся, скажите, что первыми пойдут ландскнехты, а уже вы за ними. А ещё скажите, что мои люди зовут меня Дланью Господней, — с жаром говорил кавалер.
Всё равно полковник Эберст был недоволен, но теперь он уже был не столь рьян и выговаривал кавалеру свои условия:
— В таком случае я попрошу у вас письменного приказа. С расписанием диспозиции моего полка.
— Приказ будет. Сделаю его незамедлительно, но диспозицию расписывать мне некогда, у нас на атаку остаётся всего четыре часа, — он повернулся к офицерам полка Эберста. — Господа, верьте в победу. И людям говорите, что мы победим. Ступайте, времени лишнего у нас нет.
И не дожидаясь вопросов и возражений, поклонился и пошёл к себе, писать приказ. Пока всё получалось, никто не отказался идти с ним, и уже это для него было радостью. Он не думал о том, что впервые в его жизни под властью его находилось более трёх тысяч человек. Что все эти люди, кто сам, добровольно, а кто и по принуждению командиров вверяли ему свои судьбы, свои жизни. Нет, он о том не думал, как и не мечтал ещё пять лет назад о том, что ему, правофланговому корпоралу гвардии герцога де Приньи, придётся взять на себя ответственность за всех этих людей. И взять на себя смелость занять генеральскую должность. Генеральскую!
Нет, всё это его волновало мало. Душевных мук и сомнений он не испытывал, так как по своему солдатскому естеству ко всяким терзаниям и волнениям был не способен. Сейчас его волновали лишь две вещи. Он про себя почти непрестанно молил Господа, чтобы его Агнес, его ведьма, была права и чтобы ему удалось быстро переправить на тот берег роту Рене и роту Рохи. А там… Там бы он уже Бога своими просьбами не донимал, там бы он и сам управился. Лишь бы Железнорукий отъехал прочь отсюда.
