— Думаете, не зря я взял молодца этого на службу?
— О, — Брюнхвальд изобразил восхищение, смешанное с опасением, — этот далеко пойдёт. Прыток.
Товарищи засмеялись.
Что ж тут скажешь, Волков, конечно, всё никак не мог в себя прийти, всё гладил и щупал шёлк ленты. Он представлял, как великолепно будет смотреться она на хоть и потрёпанном, побитом, но всё ещё прекрасном доспехе.
Ну никак он не ожидал такого от своих людей. Думал, что его жёсткость с солдатами, его требовательность к офицерам уж точно симпатий к нему не вызывает ни у одних, ни у других. А тут вон как всё обернулось. Возможно, сыграло роль то, что победа над хамами случилась сразу, как только он взял бразды правления в свои руки. И была она, спасибо Агнес, весьма легка и почти бескровна. А может, благосклонность подчинённых случилась потому, что взял он большую добычу у врага, и каждый, даже самый последний возница в лагере, теперь ждал своей доли.
Всё равно, это его удивляло. Дело-то было редкое. Помнится в молодости, ещё в южных странах, его рота лишилась капитана. Он не был убит, не был ранен, он сбежал с ротной казной. И поймать его не смогли. Лейтенанту, заместителю капитана, естественно, доверия не было никакого. А командир был нужен, командир всегда нужен. Тогда представители корпораций собрались и выбрали нового капитана, и оставшиеся офицеры роты безоговорочно приняли выбор солдат. Но тогда выбирали капитана. Не генерала.
Кавалер опять думал о том, что в его земле недруги обязательно и с удовольствием окрестят его выскочкой и самозванцем. Но отказаться теперь от чина, снять прекрасную перевязь было невозможно. Это было всё равно что плюнуть в солдат и офицеров его. Ну что ж, сделано так сделано, видит Бог, не сам он себе сию ленту устраивал.
— Мильке!
— Да, генерал, — отозвался капитан штаба.
«Генерал». Звучит-то как непривычно. Высокопарно. Всё равно что «епископ», не меньше.
— Дам вам сто талеров, — говорит Волков, всё ещё находясь под впечатлением от слова «генерал», — купите свиней, вина, пива, ещё чего-нибудь, пусть людям будет праздник. И пленным тоже пусть пожарят мяса.
— Будет исполнено. Сейчас же займусь праздничным обедом.
«Это прекрасно, конечно…»
— А как наши другие дела? — спрашивает новоиспечённый генерал.
У штабс-капитана всегда, кажется, ответ готов:
— Я вчера по вашему распоряжению выдал вашим пленным холста из ваших трофеев и сукна из общих, за сукно в общую казну придётся вложить двести два талера. Раздал без малого триста пар башмаков; ниток и иголок, тесьмы и шнура купил на семнадцать талеров, список расходов я вам подам завтра. Людишки ваши вам благодарны, сейчас обшиваются, думаю, завтра капитан Рене сможет первую партию в триста человек отправить в наш лагерь за реку. Думаю, дойдут и без обоза, идти тут недалеко, капитану Хайнквисту я уже сказал, чтобы он готовился принимать пленных. Хайнквист сказал, что до завтра приготовится.
— Прекрасно, — Волков кивнул в знак окончания разговора и пошёл к себе в шатёр снимать доспех, так как, несмотря на ранее утро, становилось жарковато.
А вот солдат офицеры с поля не отпускали. Раз уж собрали всех, так отчего же не провести смотр. Причём полковник Брюнхвальд и капитан Мильке, будто невзначай, стали смотреть и роты полковника Эберста, и кавалеристов, и даже на ландскнехтов взглянули. И при том не стеснялись задавать всякие вопросы командирам частей. И те, хоть и без заметной радости, но на те вопросы отвечали, понимая, что и Брюнхвальд, и Мильке теперь к генералу люди ближайшие. С ними лучше не спорить.
Волков сел разоблачаться. Бережно и даже благоговейно Курт Фейлинг снял с Волкова белоснежную перевязь. Символ генеральской власти. Гюнтер стал расстёгивать пряжки наплечников, а тут Роха пришёл:
— Дозволите, господин генерал?
— Входите, — отвечал кавалер, не поворачиваясь.
Роха, как всегда грузно, так что складной стул заскрипел жалобно, уселся напротив генерала, выставив вперёд свою деревяшку:
— Ещё раз с Вилли посмотрели все мушкеты… Двадцать один мушкет… Трещины на срезе ствола или у запального отверстия. Из двенадцати стрелять нельзя, даже не знаю, можно ли их будет отремонтировать.
— Нужно отремонтировать всё, что удастся…, - у Волкова даже настроение ухудшилось от таких новостей, — мне мушкеты эти нужны.
Роха понимает это:
— Если у нас есть деньги, я отправлю Вилли с ними в Нойнсбург. Там, я думаю, есть мастера-оружейники. Может, что смогут с ними сделать.
— Деньги будут, отправляй его немедленно.
После того как Роха уковылял, а он снял доспех и сел завтракать, пришёл сержант Хайценггер и просился принять:
— Что случилось, сержант? — спрашивает Волков, а сам щипцами колет сахар для кофе.
— Привёл я этого Руди Кольдера, из Ламберга, как вы и просили.
— Руди Кольдера? — генерал не может вспомнить, кто это.
— Ну, это парень… Сын золотаря из Ламберга, который должен знать, где серебро потонуло, — поясняет сержант.
— А, вот оно что? Отлично и где он?
— Я сюда его не повёл, оставил на берегу, за ним ребята присматривают.
— Отлично, сержант, — Волков и вправду был рад этой новости. С этим генеральским чином он даже позабыл о столь важном деле, как утонувшее серебро. — А ты не спросил у него, где затонула баржа?
— Нет, думал, вы сами спросите.
— Хорошо, спрошу сам, как только позавтракаю.
Вскоре он, Максимилиан и Фейлинг были на берегу, там-то генерал и увидал худого долговязого парня в дурной одежде. Парню было лет шестнадцать, и после первых его слов Волков подумал, что сын золотаря медлителен и туп, впрочем, как и положено ему по статусу и родству.
— Знаешь, где баржа с серебром утонула? — сразу спросил кавалер.
— Баржа? — переспросил Руди Кольдер.
— Да, баржа. Зимой тут потонула баржа с серебром. Купец Хельмут Майнцер говорил, что ты доподлинно знаешь, где это произошло.
— Купец говорил? — снова спрашивает сын золотаря.
Волков начинает раздражаться:
— Так ты, болван, знаешь, где баржа потонула или нет? Купец из твоего города сказал, что ты к ней ещё зимой нырял. А Железнорукий тебя за то ещё и наградил талером.
— Это я помню, — говорит парень. — Помню, как нырял, как судорогой от холода ногу сводило. И талер помню, — он замолкает и начинает оглядываться. — Но ведь вы хотите знать, где баржа лежит.
— Да уж хочу.
— А вот того я не помню, — Руди Кольдер продолжает оглядываться и вздыхать.
«Дать ему, что ли, оплеуху, чтобы память освежить».
— Места теперь совсем другие, чем зимой, — продолжил парень и вдруг пошёл по берегу. — Зимой всё по-другому было. Листьев с травой не было, по кромке берега лёд намёрз. Всё по-другому было. Не так, как сейчас.
