— Понял, я понял, — Хельмут Майнцер спешно уходит, и даже не поклонится, подлец.
Не успел купец сесть на коня, как пришли солдаты. Шесть человек. Волков сразу узнал в них тех солдатских старшин, что были у него, когда он жаловал им половину своей доли. И старый корпорал начал:
— Дозволите ли спросить, господин генерал?
— Спрашивай, — отвечал кавалер не очень-то ласково, не нужны ему были тут люди, не хотел он, чтобы они видели, сколько тут серебра.
— Говорят, вы серебра из реки выловили много, — начинает старый солдат.
— Выловил, — отвечает Волков лаконично.
— А то серебро как считано будет, как трофей или только ваша добыча?
— Трофей? — Волков даже удивлён. — Мы его, что, с боем взяли?
Он смотрит на них. А солдаты молчат.
— Нет, господа корпоралы, то серебро я со своими людьми сам нашёл. А ежели вам серебришка надобно, так река большая, поищите, может найдёте ещё какую баржу потонувшую.
Сказал и пошёл от них.
«Дьявол, вон сколько желающих на серебро моё. И от этих-то я отмахнусь, не велики птицы, а с другими как быть? С теми, от кого так просто не отмахнёшься?»
А после старшин почти сразу пришёл Мильке. Мильке умный человек, глазами сундуки да ящики сосчитал тут же. Кучу слитков на берегу приметил. На ней взглядом остановился. Всё ему здесь, на берегу, было любопытно, но виду он не подавал. Даже вопроса никакого не задал, как будто тут для него ничего интересного не было. И заговорил он совсем про другое.
— Купчишке я ящики, как вы просили, отдал, — говорит капитан, — а людей ваших пленных, триста шесть человек, одетых и обутых, отправил в старый лагерь к капитану Хайнквисту. Отправил пока без обоза, провиант у капитана там есть, прокормит их.
— Прекрасно, капитан, — отвечает Волков, а сам надеется, что Мильке на этом закончит и уйдёт.
Но Мильке не уходит:
— С полотном и сукном всё в порядке, на всех ваших пленных хватит, все одежду справят. Но вот башмаки из ваших запасов почти кончились, двести пар я раздал, осталось чуть больше сотни, и то всё большие размеры, на мужиков, а на баб и детей обуви нет. Идти в ваши земли далеко. Бабам и детям идти босыми.
— Знаю, нужна им обувь. Мне больные и с язвами на ногах не нужны. Сегодня дам вам денег на закупку обуви, — говорит кавалер и уже заканчивает разговор сам. — Приходите ко мне после ужина.
Только тут капитан откланялся. Хотя всё ещё озирался.
А серебро в реке стало заканчиваться. За весь день после обеда лодка лишь два раза подплывала к берегу, чтобы выгрузиться:
— Всё, что сверху было, господин, мы взяли, — рассказывал Руди Кольдер посиневшими губами. — Россыпью ещё есть, много рассыпано, да пара-тройка ящиков, что привалены к борту, их взять нелегко. Но придумаем, как их вытащить.
— Надо взять всё, — говорит кавалер, — вы уж постарайтесь, я вас всех в обиде не оставлю.
Мужики кивают:
— Постараемся, постараемся, господин.
Волков слушает их, но не очень-то им верит, что этим мерзавцам стоит пару ящиков на дне для себя оставить? Сам он нырять, конечно, не будет, не проверит.
В общем, до вечера выловили совсем немного белого металла.
Почти дотемна его складывали и перевозили в лагерь. Когда Волков, уставший, приехал к своем шатру, там его встретил Вилли.
— Вы ко мне, ротмистр? — спросил он, надеясь, что молодой офицер не задержит его надолго.
— Да, господин генерал.
— Что у вас? Только быстро давайте, я устал.
— Я только что из Нойнсбурга, отдавал мушкеты в ремонт. Кажется, мастер неплохой, сразу разобрался с делом, говорит, знает, как чинить трещины.
— Отлично, — сказал Волков, усаживаясь за стол, что был возле шатра.
Гюнтер стал подавать ужин, а Вилли продолжал:
— Я сказал мастеру, что нам очень нужно, чтобы ремонтировал он мушкеты побыстрее, так как в них у нас нужда, а он сказал, что если у нас в них нужда, то он, помимо тех, что отремонтирует, может продать мне новых дюжину.
А вот эта маленькая новость кавалера порадовала:
— У него есть дюжина мушкетов? Вы их видели?
— Нет, он сказал, что они сейчас не у него, но к тому времени, что я приеду забирать отремонтированные, они у него будут.
— Дам денег, если хороши, так обязательно купите.
— Прекрасно, господин генерал, большая помощь от них в бою.
Это Волков и сам прекрасно знал, он махнул молодому ротмистру: ступайте.
Тот повернулся было, но остановился:
— Чуть не забыл, я на почту в городе зашёл, письмо отправить, а почтмейстер и спрашивает, не из войска ли я маршала фон Бока, а то писем для офицеров много. Для вас вот письма, — Вилли из-под бригантины достал пачку писем. Протянул их генералу.
— Мне? Все? — удивился тот, забирая бумаги.
— Все вам, — ответил Вилли, после поклонился и ушёл.
— Гюнтер, ещё света, — крикнул Волков, а сам стал смотреть, от кого письма.
Первое от жены — нет, не то он искал. На втором всем известный герб. Это от Его Высокопреосвященства. И его кавалер отбрасывает — потом. Корявые буквы, кляксы, ошибки в каждом слове — от графини Брунхильды фон Мален. Тоже не то. И вот оно. То письмо, что он искал. Буквы красивы и ровны, он их сразу узнаёт, хоть видел этот почерк не очень много раз. Кавалер сразу разворачивает письмо. Гюнтер ещё только вставляет свечи в подсвечник, а он уже, щурясь, начинает читать письмо.
«Милый друг мой на множество лет. Хочу знать, как вы, о том все мои мысли, иной раз до утренних звёзд заснуть не могу, всё думаю про вас. Хоть и не глупа, а слёзы всё равно прорываются, как подумаю, что вы ранены, или попали в плен, или, храни вас Бог, ещё что хуже. Без вас я и жизни своей теперь не помышляю, хотя жизнь во мне, что дал Бог, живёт и крепнет. Теперь её уже и другие замечают. Ведьма, что монахиней прикидывается, всё замечает. Уже говорит мне о том. И жене вашей сказала, жена ваша теперь ни к обеду, ни к ужину не выходит. Только злится на меня. Бранится непрестанно. Слуг подбивает мне не повиноваться. Грозится из дома гнать. Но я её не слушаю, что мне до неё, Ёган и другие слуги меня слушают, а не её. Ёган говорит, что если с вами что случится недоброе, я в беде одна не останусь, что вы обо мне уже позаботились. Но мне того мало, хочу, чтобы вы живой и здоровый домой вернулись, видеть вас мечтаю, молю о том Господа всякую минуту. Обо мне вы не беспокойтесь, я, слава Богу, здорова и сильна, и плод ваш во мне, слава Богу, растёт, как положено.
Верная вам Бригитт».
Казалось бы, письмо от неё ждал более всяких других, а оно его огорчило. Теперь он злился на жену и на её монахиню за то, что не дают его Бригитт спокойно жить. Он взял в руки письмо от жены и бросил его на стол опять, не стал даже читать.
