— Да, верный человек мне писал, что эти мерзавцы наконец решились на войну. До того у них были дела, а тут вдруг нашли деньги. Стали собираться с силами, нанимают из соседних кантонов людей. Пора их вразумить.
— Ну что ж, пора так пора, — флегматично произнёс капитан Пруфф. — Жаль только лагерь этот бросать, уже обжились в нём.
— Карл, я уезжаю в Ланн, по делам, для нас всех важным, вас назначаю командиром войска.
— То для меня большая честь, — полковник встал и поклонился.
— До конца завтрашнего дня все силы должны быть собраны тут, все ценности должны быть собраны тут, все пленные, — Волков сделал на этом ударение, — все мои пленные должны быть здесь. Максимилиан и Хайнквист отвечают за моё серебро, Рене отвечает за моих пленных, вы, Карл, отвечаете за всех остальных. А послезавтра вы с обозом должны выйти на Бад-Тельц и Нойнсбург.
— Приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие.
— Капитан, — Волков обратился к Пруффу.
— Я понял, генерал, — отвечал тот. — Начну готовиться к большому походу, сегодня же велю кормить моих коней овсом и ячменём, пушки у нас тяжелы, путь у нас неблизкий.
— Это не всё. Офицеры, видевшие вашу работу, отзывались о ней с большим уважением, — продолжал генерал.
Артиллерист расцвёл и едва сдерживался, чтобы не заулыбаться от счастья после таких слов. А Волков продолжал:
— Они просили прикупить вам ещё пушку, и я счёл их просьбу разумной. Нам надобно выбрать ещё одно орудие. Такое же сильное, как и наша картауна. Полагаюсь тут на ваш выбор. Думаю, в Ланне мы найдём то, что нужно.
Теперь Пруфф уже не сдержал улыбки и воссиял. А как же иначе, коллеги признали его вклад в победу, руководство доверяло ему.
Много ли надо старому артиллеристу?
— Приложу все силы, господин генерал, — отвечал он, так и не прогнав с лица улыбку удовольствия.
— Господин, да вы больны! — брат Ипполит, не стесняясь Брюнхвальда и Пруффа, схватил Волкова за запястье. Подержал так, а потом внешней стороной ладони прикоснулся к его лбу. — Что с вами произошло?
— Ночью в груди заболело, — ответил Волков, чуть смущённый. — А потом в руке. Наверное, это старая рана, ты же помнишь, у меня кости в плече поломаны, я же тебе говорил.
— От костей в плече люди не белеют, как полотно, — назидательно отвечал монах. — Биение в жилах у вас очень слабое. Пойдёмте в шатёр, я осмотрю вас. Уж простите, господа, но кавалеру нужен отдых.
Господа всё понимали, они вставали и кланялись, когда брат Ипполит уводил Волкова в шатёр.
Монах поднимал его руку:
— Так болит?
— Немного. Да, впрочем, нет уже.
— А в груди? Режет? Горит?
— Ночью немного. А сейчас только в пальцы отдаёт.
— Где?
— Тут, — Волков указал место, где ночью чувствовал жжение. — Говорю же тебе, сейчас всё прошло. А бледен я потому, что не спал ночь, да поужинать времени не было.
— Молю Господа, чтобы так и было, — с укором говорил монах. — да боюсь, что причина вашего недуга не в бессонной ночи. Всё в горячности вашей. Может, кто-то злил вас.
— Да никто меня не злил, ты вот сейчас злишь, — отвечал кавалер с досадой. — Эка невидаль, рука заболела, после того как меня сбил кавалерист, она у меня года два болела. Из-за неё, может, меня в писари взяли. Так как я ею недостаточно хорошо владел.
— А вести дурные получали, злились ночью, или, может, с девой пребывали? — не отставал монах.
— С девой я не был, письмо получил, в письме вести были недобрые.
— А вас, по вашей привычке, от злобы и перекосило, да так, что в груди защемило, — догадался брат Ипполит. — Понятно.
Нравоучительный тон молодого монаха Волкова покоробил, он встал и начал одеваться:
— Хватит уже меня отчитывать. Посплю, и всё пройдёт:
А монах ему и говорит:
— До следующей вашей злобы. А потом вы помрёте вмиг.
— До сих пор не помер, а тут помру? — Волков усмехнулся. Но усмехнулся не очень весело, он, честно говоря, до сих пор чувствовал себя нехорошо. И когда ночью офицеров собрал, и к утру, и сейчас ему всё ещё было нехорошо. Всё, всё это время ему хотелось прилечь. Не будь у него столько важных дел, так прилёг бы. Отдохнул бы. Но разве тут отдохнёшь, когда подлец граф затевает интриги, а дикари с гор и вовсе хотят войной идти? Не до отдыха тут. А монах всё бубнит и бубнит, как пономарь, не останавливается:
— Дело ваше не в плече и не в костях. У вас грудная болезнь, а она жестока. Был у нас в монастыре один брат. Именовали его брат Альфонсо, тихий был человек и незлобивый, уборщиком был, и приходил к нам с жалобой на боль в груди, говорил, что жжение чувствует, которое отдаёт в руку. Так вот он один раз прямо на мессе воскресной схватился за грудь, крикнул: как жжёт! И упал. Пока до кельи его донесли, он уже преставился. И трёх минут не прошло, как помер.
Теперь Волков смотрел на него уже взглядом недобрым, к чему, мол, ты меня пугаешь? А наглец продолжал пугать:
— У вас жена на сносях, и госпожа Ланге тоже обременена. Не будете себя беречь, так даже и не узнаете, кто кого родил.
— Ну так дай лекарство какое, — с раздражением сказал кавалер. — И хватит уже читать мне проповеди.
— И опять злитесь, в книгах пишут, что от волнений и приступов злости случаются внутренние язвы и разлитие чёрной желчи в теле. Нельзя вам больше злиться. Ложитесь, полежите. Я не знаток в деле лечения грудной болезни, придётся в книгах посмотреть. А пока намешаю вам зелье из настоя боярышника и настоя мелиссы и накапаю туда йода, буду молить Бога, чтобы помогло.
Когда монах вернулся со склянкой, генерал уже прощался со своими офицерами. Курт Фейлинг придерживал ему стремя, он садился на коня.
— Я же просил вас лечь! — воскликнул брат Ипполит с упрёком. — Нельзя вам в седло.
— Знаю, монах, знаю, но надо ехать, враги ждать моего выздоровления не будут, — отвечал ему генерал, — а с коня я слезу. Но пока нельзя, чтобы солдаты видели мою хворь, лягу в телегу, как только отъеду от лагеря.
Монах только руки развёл: ну что тут поделать.
— Господин Фейлинг, — говорит генерал, пришпоривая коня, — заберите у лекаря моё лекарство. Обещаю, монах, что буду его пить.
— Три раза в день после еды, по две больших ложки, — кричал ему в след брат Ипполит.
Волков это слышал, и запомнил. А ещё, как только отъехал от лагеря, он с радостью слез с коня и лёг в телегу. Он действительно чувствовал себя дурно. И выпил две ложки лекарства, после чего в телеге сразу заснул.
Глава 29
В Бад-Тельце его небольшой обоз остановился на ночь, он очень надеялся, что маршал фон Бок, который был тут на излечении, уже уехал. Посему, едва проснувшись и быстро поев, снова заснул на всю ночь, прежде выпив пару ложек настойки монаха.
