На последний вопрос кавалер отвечать не собирался, он сказал казначею без всякой мягкости:
— Сразу передам вам все двадцать пудов, как только отзовёте с кафедры Малена нынешнего епископа и поставите на кафедру ту брата Николаса, о котором я уже с вами говорил.
Аббат словно и не заметил ни в голосе, ни в речи кавалера ультиматума:
— Что ж, это причина веская, весьма веская, я уже устал искать деньги, чтобы залатывать дыры в казне Его Высочества. После войны и чумы мы всё никак не отойдём. Немедленно иду к нему и буду хлопотать по вашему вопросу. Как всё прояснится, дам вам знать, а вы пока к сеньору не ходите.
— Не пойду, а вы уж будьте так добры, похлопочите, — отвечал кавалер, прежде чем откланяться.
Как рад он был, когда шёл в монастырь, шёл к аббату, словно к старому другу, а выходил сумрачен, как будто друга того потерял. Да, он не был ребёнком, всё понимал, знал, как устроена власть, для того и тащил сюда телегу с серебром. Он собирался торжественно преподнести серебро в дар архиепископу и Матери Церкви, но, честно говоря, думал, да что там, он был уверен, что вопрос с епископом Малена уже решён. Ведь не только ему это было нужно. И либо архиепископ этого не понимал, либо… Либо за эту его просьбу желал получить с него побольше.
И всё-таки Волков надеялся, что за делами и заботами князь церкви просто не придаёт должного значения его желанию сменить епископа в Малене, а казначей не может или не желает донести до сеньора важность этого дела.
Да, ему придётся самому говорить с архиепископом ещё раз.
Глава 31
Кузнец-оружейник Яков Рудермаер на его земельке-то обжился, обстроился. Кузня, поначалу небольшая да нестройная, теперь выглядела совсем иначе. Всё здесь было по делу, умно, а само место прибрано.
Баба на сносях, увидав кавалера, сначала вскрикнула.
— Чего ты, чего? — смеялся Волков. — Авось не воры.
— Ой, да я знаю, что не воры, так, от дури перепугалась, — отвечала женщина, краснея, — я знаю, вы господин наш.
— Верно, — Фейлинг помог ему слезть с коня, а он достал из кошеля талер, протянул женщине, — то не мужу, то тебе, за испуг и на чадо твоё, а где муж твой?
— Я тут, господин, — Яков Рудермаер подошёл сзади и поклонился Волкову.
— А, вот и ты, вижу, ты хозяин толковый, — оглядывал кавалер всё то, что выросло на том мусорном пустыре у стены, который он некогда купил. — Всё у тебя хорошо, всё ладно.
Он снова лезет в кошель, думал дать кузнецу двадцать монет, но пожадничал, передумал, вытащил десять.
— Господин, — нерешительно беря деньги, говорил мастер, — это вы мне за новые мушкеты платите? Так у меня новых всего два готово, господин Вилли, когда вы на войну ехали, недавно всё забрал.
— Нет, это тебе за твоё усердие, а про мушкеты я тебе вот что скажу. Нужно делать их крепче.
— Крепче? — удивился Яков Рудермаер.
— Да, многие из твоих мушкетов трещинами пошли. А некоторые так разорвало с ущербом для людей.
— Не может быть такого! — кузнец даже закричал.
— Да как же не может быть, если я сам их видел, трещины идут от среза ствола и от запального отверстия также.
— А аркебузы тоже трескаются?
— Про то мне Вилли не говорил, — отвечал Волков.
— Это всё оттого, что кладут по две пули, — догадался кузнец. — А я говорил господину Рохе и господину Вилли, чтобы по две пули не клали, а то они привыкли, если с пятидесяти шагов стреляют, так по две пули класть. Оттого и пороха нужно больше, а порох нынче очень крепкий, вот и рвёт он железо.
— А может, оттого, — предположил кавалер, — что последний раз пришлось нам на берегу реки вести бой весь день, так стрелкам пришлось по тридцать залпов сделать, и так стволы нагревались, что в них порох невозможно было сыпать. Ребятам приходилось ходить к реке охлаждать оружие в воде.
— Ах вот оно что? — задумался кузнец. — Тридцать выстрелов? Это много.
— Да, немало, мужиков они набили в тот день кучу. В общем, нужно сделать стволы крепче.
— Да как? Больше железа на них отводить? Так Вилли жаловался, что и без того тяжелы.
— А по-другому никак нельзя?
— Можно, но то дольше будет, придётся стволы дольше проковывать, угля больше нужно будет. Работы больше мне, времени больше уходить будет.
Волков это предполагал и приготовился к этому. Он достал кошелёк:
— Тут сто двадцать монет, думаю, ты дорос до того, чтобы завести подмастерье.
— Спасибо, господин, — произнес кузнец негромко.
— Дней через семь или десять тут будут Роха и Вилли, к тому времени возьми себе помощника и сделай мушкетов по старому образцу как можно больше, а потом начинай делать новые, такие, что не будут трескаться.
— А сколько же делать их нужно, господин?
— Чем больше, тем лучше, — отвечал Волков, идя к своему коню.
«Чем больше, тем лучше, коли мне не понадобятся, так продам с выгодой, скоро без них ни одна война обходиться не будет».
А время уже к обеду шло, поехал домой, горбатая кухарка Агнес интересовалась, что господин желает на обед. Господин желал жареной свинины с луком. И теперь он надеялся, что получит желаемое.
Ехал, а его горожане узнавали, может, в лицо, а может, по его гвардейцам, что были одеты в бело-синие одежды. Видели его, с дороги уходили, кланялись. А многие и кричали его имя. А некоторые так и вовсе досаждали гвардейцам, когда пытались подбежать и прикоснуться к его стремени.
— Господин, — пузатый мужичок бодро семенил наравне с его конём, — это вы рыцарь Фолькоф? Господин!
Волков не отвечал, лишь покосился и ехал дальше. Зато один из гвардейцев на мужичка стал наезжать конём:
— Куда? Чего лезешь? Плети добиваешься?
— Да нет же, я пивовар, Клосс моя фамилия. Господин, примите в дар бочонок пива. В честь победы вашей над еретиками!
Не до пива ему сейчас было, он всё никак не мог отойти от разговора с казначеем архиепископа, но он должен был нравиться горожанам. Волков остановился и сделал знак гвардейцу, чтобы подпустил мужика.
— Спасибо тебе, честный человек, присылай своё пиво мне домой, я буду его пить со своими офицерами и друзьями.
Тут пивовар Клосс стал победно оглядываться вокруг, видит ли кто его триумф. И его видели, на улице собирались зеваки. Поэтому он кричал:
— Видели, болваны, моё пиво будет пить паладин, хранитель веры и меч Господа. Сам Рыцарь Божий Фолькоф!
Люди с соседних улиц и переулков стали сбегаться к этому месту. Все хотели знать, что происходит.
— Брюнер, ты меня слышишь, выливай свои помои в канаву, а сам можешь удавиться от зависти, — кричал пузан, созывая всех, кто его слышал.
