— Священник моего прихода, отец Семион и мой прапорщик то слышали, а священник ещё причащал и исповедовал барона перед смертью, — рассказывал кавалер, — мой прапорщик стоит за этой дверью, его можно будет допросить прямо сейчас.
— Даже если это и так, — произнёс неизвестный господин, — отчего же вы не предали барона суду, отчего не привезли сюда в Вильбург?
— Если бы я и передал барона, так только Святой Инквизиции, судить таких, как барон, это её прерогатива. Об этом своём намерении я фон Деницу и сказал.
— И что же он? — Спросил герцог, это дело очень интересовало его. То было видно.
— Он стал просить меня не отдавать его попам.
А вот тут все понимающе молчали, и Волков продолжал:
— Он стал просить меня о смерти, смерти благородной, говорил, что не хочет, чтобы попы измывались над ним, не хочет всеобщего осуждения. Барон сказал, что хочет умереть от рыцарской руки. И другой рыцарской руки, кроме моей, там не было.
— И вы согласились? — Произнёс герцог задумчиво.
— Я знаю, что святые отцы на меня нынче очень злы, что мне ещё непременно скажется, — чуть подумав, отвечал кавалер, — им бы очень хотелось его судить перед своей паствой, но барон пришёл мне на помощь по первому моему зову, и дрался со мной, плечом к плечу, там, у Оврагов. Я не смог ему отказать, хотя знал, что долг мой — передать его Святой Комиссии. Я выполнил его просьбу, я убил его сам.
— Это был благородный поступок, — сказал барон фон Виттернауф, и, кажется, Его Высочество едва заметно кивнул головой соглашаясь с замечанием барона.
«Хороший знак».
— Тем не менее, вы дерзки и своевольны, — вдруг оживился герцог, — вы ослушанием своим давали поводы всяким иным вассалам не слушать меня.
И тут кавалер понял, что пришло время для второго его козыря:
— Ваше высочество, не могли бы вы поглядеть бумаги, что я привёз, сии бумаги не должно видеть более никому, кроме вас, и я дам вам пояснения, которые, надеюсь, удовлетворят вас.
Все стали переглядываться, смотреть на герцога, господа были возмущены, а тот был заинтригован, и сказал:
— У меня нет секретов от собравшихся, это мои доверенные лица.
— Не сомневаюсь, — произнёс кавалер, — но эти господа — не мои доверенные лица, и у меня есть от них секреты, поэтому эти бумаги я могу показать только вам, Ваше Высочество.
Волков достал два небольших письма и держал их в руках:
— Только вам я давал вассальную клятву, поэтому только вам могу их показать.
Вот теперь герцог уже не мог удержаться, любопытство одолевало его, а Волков не подходил к столу, так и держа бумаги в руке.
— Мне встать и подойти к вам? — Наконец спросил курфюрст.
— Если это не затруднит вас, Ваше Высочество. — Отвечал кавалер, и не думая приносить ему бумаги.
Герцог начал вставать, а стоящий за его креслом барон стал помогать ему, наконец Его Высочество подошло к Волкову, и он сразу передал курфюрсту письма.
— От кого эти письма? — Спросил тот разворачивая первое письмо.
— Я думаю, вы догадаетесь, по прочтении, — отвечал ему кавалер.
И герцог стал читать письма, что писал Волкову архиепископ Ланна.
Да, это были письма от него. Прочитав первое письмо, герцог поднял глаза на кавалера, он уже всё понимал, и спросил:
— Это его рука?
— Да, его канцелярия пишет иначе. — Отвечал Волков.
Герцог стал читать второе письмо. И во втором письме было то же самое, что и в первом, в обоих письмах архиепископ просил кавалера не униматься, а продолжать распрю с горцами, чтобы война перекинулась на земли Ребенрее.
Дочитав письмо, курфюрст поднял глаза на кавалера. Волков боялся, что герцог не поверит в подлинность писем, ведь там не было подписи, но герцог, зная нрав архиепископа, сразу поверил, он лишь спросил:
— Могу ли я забрать эти письма?
— К сожалению нет, я обещал их сжечь, с вашего позволения, монсеньор, я сожгу их. — Отвечал кавалер.
Герцог кивнул и отдал ему письма, чуть постоял, глядя на генерала и спросил:
— Значит, вы дали вассальную клятву мне, но продолжали служить курфюрсту Ланна?
— Да, — честно признался Волков, — но больше я архиепископу ничего не должен, теперь у меня лишь один сюзерен. Один сеньор. Это вы, Ваше Высочество, и я приложу все силы, чтобы доказать вам свою преданность.
Тут из-за спины герцога вынырнула графиня, подошла она так тихо, что мужчины за разговорами её не замечали до самого последнего момента.
— Душа моя, — спросил герцог, увидав её, — что вам угодно? У нас тут разговоры мужские, вам то будет скучно.
— Решается судьба брата моего, мой господин, — она не собиралась уходить, графиня взяла герцога под руку, — разве это дело меня не касаемо?
— По-моему, даже в моих конюшнях уже не осталось дел, что вас не касаемы, — отвечал курфюрст, не отводя от прекрасной графини глаз.
Он не мог её прогнать. Он продолжал смотреть на неё. И Волков смотрел на неё, он даже стал комкать перчатку, да ещё стал вспоминать, как недавно эта прекрасная женщина лежал перед ним на краю кровати с подобранными подолами и раскинутыми ногами. Во всей своей бесстыдной красоте.
«Господи, она опять намазалась зельем Агнес. Не иначе, аж голова кругом от неё, бедняга герцог!»
А графиня, обворожительно улыбаясь, заглядывая в глаза и не выпуская его руки, говорила курфюрсту:
— Господин сердца моего, вы уже простите братца, он не злой человек, но суровый, он может быть верен вам, и где вы ещё такого генерала сыщите, вон как он всех бьёт, никто с ним слада не имеет.
— Любовь моя, — млел герцог всё не отрывая от неё глаз, — я бы и рад, не посмел бы вам, моя душа, отказать, но как же я прощу ослушника, без назидания другим. Иные, то увидав, скажут: «и я тоже буду озорничать, и курфюрст мне не указ, он меня простит, не покарает». Вот почему не могу я спустить обиды братцу вашему.
Тут кавалер понял, что пришло время для последнего его козыря и заговорил:
— Ваше Высочество, в пределах, что вы мне жаловали, строю я дороги, амбары и причалы на реке, скоро то место будет торговое, прибыльное, купцы из Малена просят меня о разрешении там торговать, уже купцы и из Вильбурга едут, горцы ко мне везут лес, уголь, дёготь и поташ. Будет Эшбахт землёй обильной, и для Вашего Высочества я кое-что там строю уже.
Тут герцог оторвался от прекрасной Брунхильды и посмотрел на кавалера:
— Для меня? И что же вы для меня там строите? Уж не амбар ли какой? Уж не лавку какую? — Он даже улыбнулся.
— Не лавку и не амбар, — без всякой улыбки отвечал ему кавалер. — Велел я своему архитектору построить до зимы для вашего человека таможенный пост. Пусть будет в земле моей ваша таможня. Если дело торговое в Эшбахте пойдёт, то и вам, Ваше Высочество, серебра прибавится.
