Ему нужно было успокоиться. Иначе снова потянется боль по всей длине левой руки, от ключицы и до самого безымянного пальца, и снова будет отдаваться в груди резью. Отчего он так злился? Нет, не на врага, враг есть враг, и если ты его не нашёл и ушел, оставив его у себя в тылу, так что ж тебе злиться — сам виноват. А злился он на горожан. Волков был оскорблён их вероломством. Он с ними был ласков, ни в чём не ущемил, несмотря на то что они вышли против него. Взял денег — так что ж, война. По-другому на войне не бывает. А они вон как поступили. Презрели ласку, вероломные.
«Правильно про них сказал солдат: ублюдки».
Ах, как это путало все его планы. Казалось, город сдался, то большая, большая удача. Он уже думал выдвигаться на запад, к Бёльденгену, Юнг-Хольцкому перевалу, откуда пожалуют наёмники из соседнего кантона, чтобы раздавить их там же, на месте, и не дать полковнику Майфельду собрать серьёзное войско. А теперь что? Теперь из-за горожан Мелликона ему нужно возвращаться на север, к реке, деблокировать свой лагерь. Ведь если лагерь будет потерян, у него останется только одна задача — убраться на свой берег живым и вывести туда войско. Ну как тут не помянуть горожан, вот он и поминал их, скрипя зубами:
— Ублюдки, падаль придорожная, бесчестная погань, еретики…, - он огляделся. — Эй, господа, есть у кого вино?
Румениге тут же дал ему свою флягу.
Генерал отпил из неё как следует, вытер губы рукой, пригладил недельную щетину и сказал:
— Максимилиан, немедля собирайте офицеров на совет.
Он уже успокоился. Он уже знал, что нужно делать. И делать это надо было так, как ему нравилось, то есть быстро.
Ни у кого из офицеров не было ни малейших сомнений, что надо возвращаться к лагерю. Ни у кого не было сомнений в том, что войско делить нельзя. На вражеской территории дело это весьма опасное.
— Выступать надо немедленно, — говорил Брюнхвальд. — Если горцы возьмут лагерь, останемся без провизии и без связи с берегом.
— Лагерь отлично укреплён, — говорил Кленк. — Без пушек или без большого превосходства в людях его не взять. Но идти туда, конечно, надо.
— Его не взять… Это в том случае, если там надёжный офицер, — продолжал Карл. — Господин полковник, этот офицер, которого мы там оставляли, достаточно ли крепок духом?
Эберст был уверен:
— За капитана Неймана я готов поручиться. Будет стоять до конца, но и он может быть ранен или убит. Так что будем уповать на Господа.
— Всё пустое, господа, — прервал разговоры генерал, — то, что мы снимаем лагерь и идём на юг, то и обсуждать нет нужды, как и качества офицера, держащего лагерь. Нам надо быстро решить, кого мы оставим комендантом города Висликофен и какой назначим ему гарнизон.
И вдруг все офицеры и замолчали. Никому не хотелось бы тут оставаться. Кругом беспощадные горцы, что в плен не берут никого. Если лагерь потерян, то и припасы потеряны, армии придётся уходить на тот берег, и что тогда будет с гарнизоном и офицером, который тут останется? Придётся ему пробиваться к реке самому, со своим отрядом. Случись такое, так дело это было бы абсолютно безнадёжное. Волков всё это понимал и говорил:
— Если не сложится у нас, обещаю, что за гарнизоном я вернусь и выведу его к реке.
Офицеры переглядывались и молчали. А Волков никого не подгонял, пусть все подумают как следует, вопрос-то важный. И полковник Эберст не выдержал:
— Ну, вижу я, что других достойных, кроме меня, тут нет, — полковник Эберст усмехался.
Брюнхвальд и Кленк благоразумно промолчали, а вот генерал был честен и прямолинеен:
— С полковником Брюнхвальдом я уже не первый год, мне с ним привычно, капитана Кленка с его разбойниками я тут не оставлю, лучшей кандидатуры в коменданты кроме вас, полковник Эберст, мне не сыскать. Отберите себе четыре сотни людей из своего полка, забирайте всех своих арбалетчиков, запирайтесь в цитадели с едой и ждите меня, я буду через пять дней. Скажите своим людям, что я буду через пять дней, кто бы ни пришёл из врагов и с какой армией ни пришёл бы, я сюда вернусь через пять дней. И чтобы они не волновались, я оставлю вам кулеврины. За ними-то я обязательно вернусь.
Теперь Эберст стал готовиться, стал отбирать себе людей, собирать провиант, дрова, болты, порох, ядра для кулеврин. Брал с запасом, никак не на пять дней. И правильно, офицер должен предвидеть всякое. И худшее в том числе.
Волков же велел собираться, но сначала готовить хороший обед, чтобы люди дотерпели до следующего утра, так как идти он собирался до темноты, до ночи, и поутру хотел выйти ещё с темнотой. Он очень торопился и сделал до привала почти две трети пути.
Глава 23
Ещё до зари, когда солдаты наспех ели, а возницы и кавалеристы занимались лошадьми, он уже был готов и звал к себе фон Реддернауфа.
— Ждать нас нет нужды, майор, идите вперёд, поспеете туда ещё до заутрени. В бой не лезьте, главное — разузнайте, что там да как, взял ли враг лагерь, нет ли, где он, сколько его, а когда мы подойдём, так и начнём дело.
Фон Реддернауф кивал: да, понял. Понял.
— Оставьте мне пятьдесят человек для разъездов, а сами вперёд выступайте без обоза. Поторапливайтесь, но так, чтобы лошадей не замордовать.
— Только напою коней и сразу выйду, — отвечал кавалерист.
Так он и сделал, ушёл быстро, когда ещё не рассвело.
Дорога была известна, да ещё шла от гор к реке, Пруфф всего один раз перезапряг лошадей, так что шли весьма бодро. Ещё полудня не было, когда подошли к лагерю. Сердце отлегло. Капитан Нейман ни убит, ни ранен не был, лагерь был цел. А враг стал отходить даже раньше, чем тут появились кавалеристы фон Реддернауфа. Видно, выставлены у них были дозоры и предупредили их о подходе врага. Кавалеристы лишь видели хвост колонны, но атаковать не стали. Генерал не велел.
А лагерь-то выстоял. И опять тому причиной была его назойливая тщательность, его придирчивость и докучливость. Солдаты не очень-то любят усердствовать. А офицеры идут у нижних чинов на поводу, не хотят их принуждать. А вот он всех изводил своими пожеланиями и придирками к сделанной работе. Вот и стоит лагерь, и люди в нём живы, и провиант с телегами и лошадьми цел. Два штурма форт выдержал, и восточную стену горцы поджечь толком не смогли, потому как ров глубокий.
— Два штурма было, — рассказывал капитан, — и когда первый раз пришли, то уже шли с лестницами, фашинами и досками, ров закидывать. Уже готовы были. Внезапно начали, думали нас врасплох взять.
— Это были те, которых мы из лагеря выбили? — спросил Карл Брюнхвальд.
— Да, ваши арбалетчики говорили, что знамёна те же, офицеры те же. Видно, хотели исправиться.
— Провиант они хотели сжечь, — сказал Волков, это ему ясно было, как день Божий. — Потери у вас большие?
— Большие. В основном от арбалетов, горожане пришли, человек триста пятьдесят, из них двести арбалетчиков. Замучили нас болтами. Убитых немного, человек семнадцать с утра было, может, уже и ещё кто помер, а вот раненых очень много, девять десятков. Одолевали нас арбалетчики, из-за тына головы не высунуть было. Хорошо, что пушки мне оставили, они выручали. Пару раз попали неплохо по сволочам.
