Роха уехал, а приехал вестовой от майора фон Реддернауфа:
— Майор просил вам передать, что мы уже на берегу.
— И лошади отдохнули?
— Отдохнули, мы их напоили даже, чтобы не запалить, — отвечал вестовой. — А то вон какая жара.
— Скажи майору, чтобы переправлялся, вон, — генерал указал рукой на телеги, что стояли вдоль реки, — возьмите у них обоз, а коли они пойдут на вас, так те телеги скиньте в реку, а лошадей и возниц побейте. Ступай, храни вас Бог.
После ещё одного хорошего попадания людишки на том берегу побежали к телегам, стали с них всё скидывать на землю. Волков уже испугался, думал, что горцы уходить надумали, он уже Кленку хотел сказать, чтобы готовился идти вслед им, обоз отбивать, так с обозом он их отпускать не хотел, но оказалось, что телеги нужны раненых вывозить. Генерал чуть успокоился. Но ещё раз напомнил капитану ландскнехтов, чтобы был настороже. Не будут горцы до ночи стоять под картечью, обязательно что-то предпримут. И, зная их спесь и гонор, так скорее всего отважатся всё-таки пойти на мост, на пушки. Кленк с ним согласился и на всякий случай поехал к своим людям.
В первый раз за всю кампанию и фон Реддернауф проявил себя. Нет, всё, что касалось дела разъездов и дозоров, всё делал он как надобно. Во всём этом проявлял усердие. И поймал двух лазутчиков. А ещё помогал догнать врага. Заставить остановиться, потоптать убегавших тоже у него получалось, но вот прямых атак, чтобы вперёд, да со знаменем — таких у него в этой кампании ещё не было! А тут как раз и выдался случай. Майор с двумя сотнями людей стал переходить реку и подниматься вверх по берегу к городу, к дороге.
Местные, конечно, то увидав, послали мальчишку к горцам об этом сказать. Но фон Реддернауф уже кое-чему у генерала научился, одно из правил генерал ему нравилось особо и было оно таким: начал делать, так делай быстро. И посему, когда три десятка арбалетчиков и четыре десятка пехотинцев врага с офицером бегом бежали по улице на северный конец города, к реке, майор и семьдесят кавалеристов уже реку перешли. И остальных, пока переберутся, он ждать не стал. А встретили врага с тем, чем было. Благо, что враг растянулся в движении своём.
Фон Реддернауф, увидав то, вытащив меч, прокричал:
— Эти ублюдки тащат пики, чтобы перегородить улицу, нельзя давать им построиться, мечи из ножен вон! За мной ребята!
И без всякого порядка, как какие-нибудь скифы или венгры, кавалеристы погнали по улице лошадей в галоп, и первым на врага летел сам майор. Первым же и налетел на пику пехотинца, слетел с убитой лошади, покатившись кубарем по земле, чуть был не затоптан своими же подчинёнными. Враг хоть и был в беспорядке, но с оружием горцы всегда управляться умели. Шлем у майора в сторону улетел, меч потерял. Пока поднимался, пока в себя приходил, враг уже смят был и побежал. А кавалеристы летели во всю прыть за бегущими.
И арбалетчики, и пехотинцы так, не успев построиться, и погибали. Ибо нет ничего более лакомого для кавалериста, чем догонять, и рубить, и топтать убегающих. Лишь те уцелели из врагов, что попрятались в домах сердобольных горожан. Иным спасения не было. А фон Реддернауф, ничуть не смутившись своего падения, оглядев мертвых врагов, разбросанных по улице, и своего убитого коня, тут же забрал лошадку у одного из своих подчинённых, обещав ему получше, и проорал, влезая в седло:
— А неплохо вышло, ребята! Ждём остальных наших и едем дальше, генерал просил забрать у сволочей обоз и порубить обозных, так сделаем то.
В скором времени все его люди перешли реку, и майор поехал дальше. Так добрались до последней телеги из обоза, около которой фон Реддернауф сам зарубил мужика-возницу. Для примера. Дальше ехал, просто держа меч; всех обозных и всяких других людей мужского естества, что попадались по дороге, рубили его подчинённые. Так и проехали всю улицу, доехав почти до самой площади, где стояла под огнём артиллерии баталия горцев.
— Реддернауф! — воскликнул даже хладнокровный Максимилиан, когда на то стороне реки увидал кавалеристов.
— Молодец майор! — поддержал его Брюнхвальд.
Теперь выдвигаться вперёд, к мосту, имея на фланге кавалерию врага, горцам было невозможно.
— Теперь будут пятиться, — сказал капитан Дорфус.
— Главное, чтобы обоз оставили, — подытожил всё сказанное генерал. — И пусть уходят.
Нет, конечно, он не собирался их отпускать, просто, отняв у наёмников обоз, он сразу ослаблял их. Им даже раненых не на чем будет возить, не в чем приготовить еду и попросту нечего есть. Да, обоз им отдавать нельзя.
А майор фон Реддернауф, окрылённый успехом, столкнувшись с арбалетчиками врага, что отошли от берега к обозу, недолго думая, решил их атаковать. И снова он ехал первый под знаменем и сей раз строить людей своих не стал, уповая на быстроту и удачу солдатскую.
А почему нет? Для кавалеристов арбалетчики скорее добыча, чем соперник. Так и вышло, арбалетчики лишь по одному болту в сторону кавалеристов кинуть успели, как те уже были рядом и рубили их. Арбалетчики и побежали от обоза за спины своих братьев-пехотинцев, а некоторые так и вовсе вверх по дороге, вон от сражения. Весь обоз горцев был в руках кавалеристов. Теперь главное было не отдать его врагу обратно.
И горцы сразу стали выводить из своей баталии задние ряды и строить из них колонну. Решили отгонять кавалеристов от обоза.
— Румениге, скачите к капитану Кленку, — сразу распорядился генерал, — пусть подходит к мосту. И встанет. Пусть ждёт приказа идти на тот берег.
Румениге уехал, Волков продолжал:
— Майор Роха, арбалетчики разбежались — ваше время. Пусть капитан Вилли с сотней аркебузиров перейдёт реку вброд, пусть они постреляют по колонне, когда она пойдёт отбивать обоз.
Теперь он уже был уверен, что побьёт горцев, сильно побьёт, и не будь его первой оплошности, глупости с попыткой перейти мост, то и без потерь побьёт. Пушки-то, пушки его работали не переставая, осыпая врагов свинцовой картечью и вбивая в их строй чугунные ядра уже почти без промаха. Было видно, как перед построением горцев почернела от запёкшейся на солнце крови мостовая. Как выбивались из сил обозные людишки и горожане, унося от места раненых. Даже бабы прибегали помогать, носили наравне с мужиками изувеченных и ревущих от боли солдат, потому что раненых было очень много. Потому что на всех болезных телег не хватало.
Так оно и получилось: перейдя реку — а в этом месте она пешим доходила почти до пояса — Вилли с сотней стрелков выбрался на тот берег и сразу стал стрелять по строящейся колонне. Кое-кто из оставшихся арбалетчиков стал в ответ постреливать и по стрелкам, но арбалетчиков было уже мало, и кто-то из них, когда бежал, потерял оружие, а кто-то растерял болты, в общем, они уже не сильно беспокоили Вилли. А он как раз, стреляя от берега со ста шагов, наносил вред вполне заметный, так как строящаяся колонна состояла из солдат самых задних рядов, у которых доспех самый малый из допустимого.
И в это же время большие пушки, как по заказу, выстрелили очень удачно. Причём одна из них, а именно лаутшланг, била не картечью, а большим и тяжёлым ядром. И ядро это влетело в строй врага на уровне колена первого ряда. И пронеслось до самого последнего, ломая и отрывая ноги всем несчастным, что попались ему на пути. Прорубив целую просеку в плотном строю людей.
