— Просили они премию по успешному окончанию дела, но я не знал, сколько вы им предложите и что вы будете считать успехом, посему предложил им подённую оплату. Еле уговорил на то.
— И сколько же они попросили? — насторожился генерал. Он и есть перестал, глядел на молодого офицера.
— Двадцать шесть талеров, — ответил Мильке, повар поставил перед ним чашку с отличной похлёбкой, пахнущей жареным луком, а Гюнтер поставил рядом стакан с вином. Но капитан ни к чему не прикоснулся, по тону генерала поняв, что что-то не так.
— Двадцать шесть монет за дело всё? — уточнил Волков.
— Двадцать шесть монет в день, — сказал Мильке.
— В день?! — Волков даже ложку отбросил.
— Они приехали с секретарями и писарями, по-другому ехать не хотели. Боялись, — оправдывался капитан.
«И что толку ругать его? Взял, что было, и то молодец. Теперь зато есть причина дело не затягивать».
— Хорошо, капитан, — сказал Волков, беря ложку по новой, — кушайте похлёбку, она неплоха. Вино привезли?
— Привёз, взял наилучшее, — у Мильке отлегло от сердца, и он принялся за еду.
«Двадцать шесть талеров на двоих! Адвокаты! Хуже нет подлецов!»
Не успели они доесть, как пришёл дежурный по лагерю офицер и сообщил, что с севера приехали люди, разбивают лагерь, ставят шатры.
— Военные? — на всякий случай уточнил генерал.
— Военные среди них есть, но немного, — отвечал офицер. — Приехали они не для войны. Шатры ставят в пределах пушечного огня. Враг так не поставил бы.
— Вовремя вы привезли стряпчих, капитан, — сказал Волков, вставая из-за стола. Капитан поспешил тоже встать. Но генерал его остановил. — Доедайте, я пойду погляжу, кто приехал. А как вернусь, так хочу познакомиться с теми жуликами, что будут забирать у меня, по моей же воле, двадцать шесть талеров в день. Скажите им, капитан, чтобы готовы были.
Поехал он через западный выход, и когда выезжал из лагеря, то к нему подъехал капитан Рене, солдаты которого вкапывали рогатки на дороге из Мелликона. Родственник поздоровался и сказал:
— Господин генерал, тут вокруг лагеря бродят… некие господа, они смотрят наши укрепления.
— Вот как? Военные?
— В платье они были в светском, — отвечал Рене, — но уж очень им интересно всё было, особенно глубина рва.
— И откуда же они? Вы не спросили?
— Спросил, — отвечал капитан, — так они мне сказали, что приехали на переговоры с вами. И встали севернее нашего лагеря. А здесь они прогуливаются.
— Ах вот как, прогуливаются.
— Я вежливо просил их покинуть место, и они вежливо согласились.
— Прекрасно, дорогой родственник, благодарю вас, вы сделали всё правильно. Им не нужно тут ходить. Сие не место для прогулок.
Волков поехал дальше.
«Ничего, это даже хорошо, что они тут рыщут. Значит, я не зря мучил солдат, строя укрепления. Пусть посмотрят и подумают, сколько им придётся тут под стенами и во рвах своих людей положить, чтобы взять эту крепостницу. А брать её им придётся, уж больно плохо для них она стоит, больно неудобно, такой плацдарм на своём берегу им никак нельзя будет оставить».
Да, это был отличный пункт для усиления своих переговорных позиций.
Но доехать до лагеря приехавших переговорщиков он не успел, пока он объезжал лагерь с южной и восточной стороны, его догнал верховой и сообщил, что делегация из приехавших господ просит разрешения войти в лагерь для встречи с ним.
— Ах, какие молодцы, — обрадовался Волков, — не стали тянуть и сразу решили взяться за дело. Это радует.
Его это устраивало, вот только он не успел познакомиться со своими юристами. Поэтому он поспешил в лагерь.
Стоили они денег неимоверных, но уже даже вид их внушал почтение. Лёйбниц и Крапенбахер были оба уже немолоды и естества были противоположного. Крапенбахер был осанист, грузен, крепок станом и полнокровен, Лёйбниц же, напротив, был невысок, сутул, имел нехороший глаз и крючковатый нос, и вообще был похож на старую хищную птицу.
— Так они просят встречи без протокола? — спросил Лёйбниц.
— Я ещё ни о чём с ними не договаривался, — отвечал Волков. — И протокола никакого нет.
— И вы не знаете ранга прибывших?
— Нет, не знаю.
— А у вас есть список лиц прибывшей делегации? Вы знаете, кто будет ей руководить? Кто будет принимать решения? — спрашивал и спрашивал Лёйбниц.
— Ни о чём таком я не знаю, — отвечал кавалер.
Писарь, усевшийся с Лёйбницем рядом, тут же записывал на бумаге его ответы. Писал он на удивление быстро.
— Ну хорошо. А цель сегодняшнего визита они указали? — спросил Крапенбахер.
— Нет, не знаю, — Волков даже немного удивился такому вопросу. — В ремесле военном никто о том не указывает, если один офицер хочет говорить с другим, он просто зовёт его на встречу и там уже всё ему говорит.
Юристы переглянулись, усмехаясь друг другу. Во взгляде одного так и читалось: дикари! Взгляд другого соглашался с ним: солдафоны, что с них взять.
— В таком случае лучше будет отказать, — сказал Крапенбахер. — Отказать, сославшись на занятость.
— Это ещё почему? — удивился Волков. — Отказать, даже не узнав, чего они хотят?
— Именно, — за Крапенбахера ответил Лёйбниц. — Если они просят о незапланированной встрече, скорее всего, будут чего-то требовать. И чтобы не отказывать в требовании, лучше отказать во встрече.
— Сославшись на занятость, — добавил за коллегу Крапенбахер. — При этом попытаться узнать сегодня, о чём они думают просить, обдумать их просьбу и уже на согласованной встрече дать осмысленный ответ на неё.
«А может, эти двое и стоят двадцати шести монет в день».
— Весьма умные замечания, господа, — произнёс генерал, всё ещё обдумывая сказанное юристами, — но… Я приму этих господ, и выслушаю их.
— Даже не зная ранга прибывших переговорщиков? У нас ведь даже нет списка лиц, просящих о встрече! — удивлялся Крапенбахер. — Вдруг они послали своих секретарей? Ведь для вас недопустимо встречаться с людьми ниже вас положению.
— Верно вы говорите, господа, всё верно, но должность моя такова, что приходится мне встречаться со всякими людьми, и со шпионами, и с убийцами, и даже быть ласковым с предателями. Поэтому я встречусь с ними и прошу вас быть на этой встрече.
Крапенбахер посмотрел на него с укоризной:
— Не понимаю, господин генерал, вы нас пригласили, чтобы мы вам помогали, платите нам за то немалые деньги, и тут же нас не слушаете.
— Я вас слушаю, господа юристы, слушаю, и полагаю слова ваши весьма разумными, и даже только что подумал о том, что, скорее всего, вы стоите тех денег, которых просите, но скажу вам сразу, решения я буду принимать сам. Да — выслушав вас, да — обдумав то, что вы мне посоветовали, но решение будет моё. И поэтому, учитывая, что у меня нет средств вечно воевать с целой землёй, мне нужно заключать с ними мир. Да, придётся чем-то поступиться, как сейчас, но мир должен быть заключён. И чтобы уменьшить эти уступки, я вас и позвал. Но мир должен быть заключён.
