«Рокруа! Ватерлоо! Фашода! Здравствуйте!»
На палестинских базах студенты со сладкими речами – на английском, немецком, французском, испанском – умеющие позировать при фотовспышках, в нужный момент расслабиться и надеть на лицо усталую улыбку, повторить ее двадцать-двадцать пять раз для одной-единственной газеты, изобразить в нужный момент радость или гнев, произнести что-нибудь избитое и банальное, устраивающее ту или иную газету… все эти жесты были бессмысленны, журналисты, фотографы и операторы давно уловили фальшь, какую-нибудь деталь, доказывающую, что эта база – блеф, а дающий интервью подросток умеет говорить, но не воевать.
Посылать на войну этих студентов учиться профессии? Чтобы вновь пытаться разрешить этот старый спор:
«Гомер портит себе глаза, потому что он не Ахилл; умереть мгновенной смертью или петь для вечности?»
Журналисты знали разницу между прыжком в дыму фумигаторов и десантом при шквалистом ветре прямо в Иордан. Фидаины и львята знали тоже.
Несмотря на корейскую сдержанность – имеется в виду Северная Корея – Черные Пантеры не могли освободиться от взаимного притяжения, движение Черных Пантер состояло из намагниченных тел, которые притягивались друг к другу.
Фидаины повиновались ласковой суровости. Эротизм был разлит в воздухе. Я улавливал его волны, хотя меня самого они не задевали. Как забыть три ряда танков, окруживших лагерь Бакаа о том, как вышли палестинские женщины, намереваясь отправиться пешком с детьми к себе в Палестину. Этот демарш должен был прикрыть бегство французского монаха – что и удалось. Победа озлобила солдат-бедуинов, которые, танцуя, встретили опасность: политическое и военное руководство. Мужественность доказать трудно, еще труднее ей не поддаться. Так может, проще поддаться? Бедуины танцевали, бросая вызов бюрократам из ООП. Они танцевали восхитительно. Они с их танцами были неприкасаемы, потому что в этот момент никто не решался прикоснуться к ним. Эта хореография, пленница сухих песков, вот уже два-три тысячелетия оберегающих ее от всякой порчи, продрогшему фидаину казалась юной, свежей и прекрасной. Может быть, палестинцы сожалели, что бросили вызов традиции такой древней, что этот новый мир сам казался не то, чтобы древним, но уже уставшим, морщинистым, между тем как мир пустыни оставался незапятнанным и безупречным.
Три месяца спустя женился один из лидеров движения. Я наряду со многими другими был в числе приглашенных, но не на саму свадьбу, а на свадебный обед. Новобрачный обедал у Абу Омара, где был и я вместе с несколькими фидаинами в гражданском.
– Твоя жена будет медицинской сестрой?
– Никогда в жизни. Я беру ее девственницей.
– И ты собираешься так и оставить ее девственницей?
Присутствующие засмеялись, а лицо новобрачного оставалось серьезным и напряженным.
– Я хочу жениться по-настоящему. Моя жена не будет медицинской сестрой.
– Ты против медсестер?
– Нет, если они иностранки. А моя жена мусульманка.
Шутка была очень старой, но ее повторили:
«Чтобы найти в песке источники, надо доверять пустыне».
Но, наверное, этот странный афоризм следует дополнить:
«Узнаем от Маркса причины и неудачи промышленной революции в Англии, пусть пустыня сохранит наши источники».
Как свои мужественные, нежные или распутные танцы, песок, возможно, охраняет арабский мир: палатки, караваны, верблюдов…
Палатка: кондиционированный воздух.
Путешествие: без усталости.
Верблюд: Мерседес.
Танец: как у предков, смерф.
Мужественность: Фарид аль-Атраш
[61].
Все мечта Востока и мечта бедуина.
В течение почти всего 1971 и частично 1970 года безразличие ко всякой международной политике наводило на мысль о независимости палестинцев, за исключением, возможно, руководителей движения. Вспомним ответ Ясера Арафата одному фидаину из ФАТХа:
– К чему нам знать, договорились ли русские и американцы? Пять лет назад мы шли, куда хотели, делать революцию или что угодно, не спрашивая ничьего мнения.
– О нас просто никто не думал. Сейчас мы являемся проблемой, а проблемы надо решать.
Как в 1910, в 1917 палестинцы, не догадываясь об этом, были грёзой польских и украинских евреев, которые, возможно, знали о Палестине не слишком много, только то, что была она землей обетованной, текущей млеком и медом, хотя тогда никому еще не приходило в голову выгнать ее обитателей. Поскольку была она территорией мечты, где все нужно было создавать и строить заново, евреи 1910 года видели ее пустой, в худшем случае населенной бесплотными, безжизненными тенями. Ни один палестинец не знал, что его сад был пустым пространством, а вовсе не садом, территорией, о которой мечтали за сто километров отсюда и которой предназначено было стать лабораторией, а сам он, владелец этого сада, был в нем всего лишь мимолетной тенью из сновидений.
Как раздавить гниду? Фабрики по производству амфор плодились, как вши, как гниды. Все больше и больше норвежцев отправляется в отпуск в арабские страны? Значит, в Алжире, Марокко, Тунисе, Египте, Ливане, Сирии, Иордании цены подстраивались под скандинавские валюты, крошечные мастерские поставили на поток изготовление тысячелетних амфор.
Так, в 1970–1971 годах палестинцы, именуемые еще «беженцами», являли собой некую массу, и ежегодная помощь БАПОРа
[62]1 предоставлялась именно этой массе, в которой не было личностей, не было имен, а помощь доставлялась не кому-то конкретно, а в лагеря. Затем появилось старое название, исчезнувшее было из политического словаря: палестинец. Эти слова – мужского, женского рода, единственного, множественного числа – не обозначали ни мужчин, ни женщин, а только революцию, и супердержавы, знающие одно: палестинцы – это революция, еще не понимали, что с ней делать: то ли подавить, то ли возглавить. Неуправляемые, якобы свободные с 1966 года, палестинцы, вероятно, тревожили что-то совесть, но нельзя сказать, чтобы о них, действительно, думали, они оставались чем-то абстрактным.
Кибитки стояли у въезда в деревню – или, если угодно, у выезда? – чуть в стороне от свалки, слово, которое прилипает к пальцам и простыням, следствие и доказательство большого счастья или маленькой смерти, хозяйственные отбросы, мешанина из пустых банок, вспоротых консервными ножами, старых матрасов, разбитых тарелок, в которой копались босоногие дети, живущие в таком вот таборе. Женщины ходили гадать в платьях из искусственной тафты с оборками, а мужчины плели корзины: смуглые мужские руки выполняли быстрые заученные движения. Похитители куриц старались не сталкиваться с крестьянами, дети и женщины ходили в деревни, просили милостыню, подворовывали, врали, обычный перечень всех пороков, маленький ад на колесах, который перемещался с места на место на виду у общины. Настоящие фидаины знали закон и подчинялись ему, но перед какой галеркой давали представление палестинцы из такого вот кочевья? Целый мир? Бог? Они сами? Они присматривали друг за другом, чтобы играли хорошо и не халтурили? Противоречили сами себе?
