* * *
Хлопнула автомобильная дверь, и в салон запрыгнул недовольно сопящий мужчина.
– Ну, как прошло?
– Никак, Чиж. Этот мудила дверь захлопнул. Я, тля, полчаса эту шкуру старую обрабатывал на парадняке, чтоб она меня пропустила, и все впустую.
– Ты хоть что-нибудь успел до него донести? – В голосе собеседника отчетливо послышались нотки недовольства.
– Ну я ему сказал, что за ним долг теперь, спросил, как он собирается расплачиваться, а тот мне чуть харю не прищемил в проеме.
– Ну и сука же ты тупая, Вагон, – Чиж разозленно ударил кулаком по рулю, – я ж тебе русским языком сказал, вежливо, баран! ВЕ-ЖЛИ-ВО объясниться и вывести его из хазы! Ты даже такую мелочь запороть сумел.
– Ага, да ты сам попробуй! – недовольно отозвался Вагон, обидевшись на столь резкие слова. – Там фраер вообще какой-то дерзкий и непуганый. Его бы, по-хорошему, обломать сперва, да и всего делов. Дальше как миленький поедет, куда скажем.
– Обломать? А силёнок-то хватит? Ты не забыл, что он штыревских пацанов ушатал, как детей?
– Вообще-то он их с травмата пострелял. В новостях писали, что…
– А Борова на ринге он тоже с травмата уработал, кретин?!
Вагон, насупившись, замолчал. Ему не нравилась манера Чижа во всем показывать свое превосходство, не оставляя даже тени намека на равноправное партнерство. Он всегда стремился доминировать, выражая свое главенствующее положение оскорблениями, пренебрежением, а иногда даже и рукоприкладством. Но приходилось терпеть, потому что Чижевский был не из тех людей, кому можно было выказать свое неудовольствие и остаться при этом в добром здравии.
– Ладно, – Чиж потер темную щетину на мощном квадратном подбородке, – есть у меня еще одна идея, но времени займет поболее. Альбертыч, конечно, ждать не любит, но что поделать, если клиент проблемный попался?
* * *
– Штырь, – высокий седовласый мужчина со стильной молодежной прической и аккуратной бородкой не очень-то и бережно ухватил Игната Альбертовича за руку, – давай отойдем, есть разговор крайне серьезный.
Обычно Штырёв и за меньшую непочтительность лишал людей пальцев, но это был другой случай. Сейчас он безропотно потопал за седым, не позволив себе даже нахмурить брови, не говоря уже о каком-либо ином способе выражения недовольства. Ведь его вел под руку не просто какой-то непонятный старик, а самый сильный и влиятельный член «золотой десятки». Если посмотреть объективно, он в одиночку был способен задавить треть их негласного сообщества, причем даже без применения силовых методов, а исключительно экономически. Вздумай же седой объявить кому-либо войну в открытую, то, скорее всего, этот гипотетический несчастный не дожил бы и до конца недели, настолько много за ним стояло сил.
Ходили даже слухи, что весь этот криминальный союз он и создал, преследуя одному лишь ему известные цели. Но Штырь в эти россказни не верил. Люди постоянно болтают о том, о чем не имеют даже малейшего понятия. Однако категорично заявить об обратном он тоже не был готов. А мало ли как оно на самом деле все было?
Погремуха у этого франта была звучная, резко контрастирующая с его внешностью, но на сто процентов соответствующая занимаемому положению в преступной иерархии. Большинство коллег по ремеслу зовут его Хан. Как он заработал это прозвище, мало кто знал, так что некоторые до сих пор обманывались его кличкой, считая Хана выходцем откуда-нибудь из Азии. А потом, естественно, очень удивлялись, встретив благообразного бодрого старичка абсолютно европейской внешности.
Отведя Штырёва на почтительное расстояние от остальных преступных лидеров, собравшихся на сходку, седовласый заговорил, гипнотизируя своим пронзительным взглядом.
– Я слышал, Игнат Альбертович, тебя один известный артист очень ловко обставил, а?
Штырь оскорбленно поджал губы. Он и так заметил, что в его сторону сегодня бросается слишком много косых полунасмешливых взглядов. Некоторые и вовсе до сих пор не спешили к нему подходить здороваться, даже те, с кем Штырёв имел вполне тесные и взаимовыгодные отношения. Гадать над причиной столь резкого снижения градуса хоть показного, но все же дружелюбия не приходилось. Это все виноват этот драный колдунишка! Он буквально за один день сделал Штыря всеобщим посмешищем. Даже Паша Ковровский, самый слабый из «десятки», посмел ему продемонстрировать пренебрежение, ответив на приветствие всего лишь равнодушным кивком головы, вместо рукопожатия. Как будто перед ним стоял не авторитетный вор в законе, а какой-то чушок непонятной масти! С-с-сука…
Но все же, прекрасно зная крутой нрав Штырёва, больше никто не осмелился повести себя настолько нахально, как Ковровский. Хотя в большинстве своем в удовольствии отпустить едкий завуалированный намек или многозначительный подкол в адрес своего коллеги не смогли себе отказать. И снова звучали издевательски-шутливые предложения, прикрытые толстым слоем непомерно преувеличенного ложного сочувствия, о помощи с юридической консультацией… но, несмотря на все это, никто не решался при нем даже заикнуться о том происшествии. А Хан сейчас даже не заикался, он говорил прямо и почти требовательно, чего Игнат Альбертович не мог стерпеть, потому что совсем бы потерял тогда лицо.
– Я в состоянии решать свои вопросы и без постороннего участия! – Штырь ответил несколько более резко, чем собирался, но его собеседник даже бровью не повел.
– А я в тебе и не сомневаюсь. Напротив… – Хан хитро подмигнул и понизил голос до шепота: – Я хотел тебе передать кое-какую информацию от наших заклятых друзей.
Брови Штыря взлетели вверх. Пожелание от заклятых друзей? В своей среде они так называли мусоров или любых других шавок системы, которые активно подмахивали криминалитету во всевозможных темных делишках, а иногда даже не брезговали принять и непосредственное участие. Причем речь шла не о каких-то там мелких «шестерках» вроде тех, что помогали Борову за неделю состряпать материалы дела на Секирина и пропихнуть их в суд, а о высокопоставленных чинах, чьи звезды на погонах такие же яркие и блестящие, как северное солнце.
– Я весь внимание, – сухо пробормотал Штырь, тоже невольно понижая тон.
– Ты уже решил, как будешь наказывать Секирина?
Игнат Альбертович снова удивился, но не подал виду. Если Хан знает фамилию этого хрена с горы, значит, тоже уже интересовался медиумом, потому что вряд ли тот ему знаком из телевизионных передач. Хан вообще не производил впечатления человека, который смотрит развлекательные шоу.
– Решил.
– Отлично. Я знаю, ты, Штырь, привык всегда отвечать жестко. Ты никому не спустишь с рук подобное. Поэтому скажу тебе лишь одно – искать Секирина особо усердно никто не станет. Если только для виду. Так что можешь особо не стеснять себя в… желаниях.
Похлопав оторопевшего Штырёва по плечу, Хан отошел от него и громко пригласил всех пройти за длинный стол в большой кабинет. Собрание начиналось. Или, вернее будет сказать, сходка.
