Моей штаб-квартирой был тот самый отель «Сент-Луис», самый фешенебельный в стране до Мятежа, а ныне влачивший жалкое существование. Но в его фойе до сих пор стояли удобные мягкие кресла, и бар, по моему распоряжению, тоже работал.
– Майор, чем обязан? – спросил я у Инграма, когда тот вошел. Он все еще был в синем мундире, но с белой повязкой на левом рукаве.
– Полковник, сэр, – он отдал мне честь.
Я нехотя козырнул обратно
[52].
– И к чему весь этот цирк, майор?
– Полковник, я не мог поступить иначе после того, как увидел, что происходило в Мобиле, когда туда ввели цветные войска.
– И теперь служите нашим врагам.
На что Инграм протянул мне бумагу, на которой неизвестным мне образом был отображен приказ бывшего – или все же не бывшего? – президента Уилера – его почерк я знал. В нем он писал, что в связи с перемирием с Конфедерацией и надеждой на крепкий мир в будущем всем частям армии Североамериканских Соединенных Штатов предписывалось немедленно прекратить всякие боевые действия. Кроме того, Вторая Реконструкция объявлялась преступной и недействительной.
– Майор, это еще ничего не доказывает, – проворчал я. – Уилера сместили за содомию.
– Тогда, полковник, – сказал он, – почитайте еще и это, – и он протянул мне листовку со статьей знакомого мне еще по Калифорнии Сэма Клеменса.
Я было подумал, что и Сэм на службе у врага, пока не увидел фотографическое изображение убитого в президентской спальне. Он был полностью одет, хотя газеты писали, что был обнажен и потому мог быть лишь любовником Уилера. Я поднял глаза и мрачно произнес:
– Теперь мне все стало понятно, майор. Мне тоже казалось, что импичмент пустили по железной дороге
[53]. Не было ни прений сторон, ни возможности подготовить защиту, да и Уилера-то, насколько я понял, никто не представлял.
– Добавлю, что в Сенате находились вооруженные люди Хоара.
– Понятно… – Я надолго задумался. Получалось, что именно он, Инграм, в своем праве – а я, получается, выполняю преступные приказы. – Хорошо, майор, если все обстоит именно таким образом, то я готов выполнить приказ президента и сложить оружие. Но скажите, что будет с моими людьми?
– С теми, кто не воевал с мирным населением, – ничего. Вашего слова будет достаточно, хоть это и превышает мои полномочия.
– Всех, кто посмел поднять руку на местных, уже повесили по моему приказу, а их командование сейчас находится под замком, равно как и оставшийся личный состав цветного полка. Их я передам вам.
– Это даже больше, чем то, на что я рассчитывал, сэр, – кивнул Инграм. – Тяжелое вооружение придется сдать, после окончательного мира вы его получите обратно. Личное оружие можете оставить.
Я подозвал своего адъютанта, дежурившего чуть в стороне.
– Принеси мне бумагу, перо и чернильницу. И попроси Тома, – я бросил взгляд на бармена за стойкой, – налить нам виски получше.
– Есть, сэр! – Адъютант исчез, а через секунду на столе уже стоял бурбон в стаканах, в котором плавали кусочки колотого льда.
Но я подождал, пока мне не принесли принадлежности для письма, аккуратно написал приказ, отдал его адъютанту и приказал ему распространить копии приказа в войсках. Сам же поднял бокал:
– За мир и конец войны! – И мы выпили.
Инграм достал какую-то плоскую коробочку, нажал на какие-то кнопки и произнес в нее:
– Миссисипи, я Сиу.
– Слушаю тебя, Сиу.
– Приказ о прекращении боевых действий подписан. Войска полковника Кинга военнопленными не являются. Просьба прислать конвойных для военных преступников. Я остаюсь здесь, в гостинице «Сент-Луис».
– Вас понял. Отбой.
– Отбой. – И, увидев недоумение на моем лице, сказал: – Это югоросская техника, именуется радио. По ней можно передавать сообщения на расстояние.
– Эх, нам бы такие, – грустно усмехнулся я.
– Полковник, – спросил меня Инграм, – а что вы будете делать после войны?
– Не знаю, – я пожал плечами. – Наверное, вернусь на Запад.
– А вы не хотите перейти на службу Конфедерации? Я готов замолвить за вас словечко.
– Нет уж. Присягу я давал Североамериканским Соединенным Штатам, нарушать ее не собираюсь. Ведь мои услуги еще, наверное, понадобятся. Вы не подумайте, я вас не осуждаю. А у вас какие планы?
– Меня приглашают в военную академию, создаваемую югороссами для союзников. А потом я собираюсь служить и дальше – но уже на Юге. А следующим летом я надеюсь жениться.
– На ком, если не секрет?
– На Лорете Ханете Веласкес.
– Однако… Мы ее здесь искали, с ног сбились, а она, оказывается, вам в Мобиле голову вскружила?
– Именно так, сэр. Вот только в январе у нее умер жених, и поэтому она в трауре.
– То есть она даже не дала тебе своего согласия?
– Она сказала мне, что предложение ей надлежит делать не ранее конца января. И присовокупила – мол, я уже была замужем три раза и один раз помолвлена. Так что подумайте хорошенько…
– Именно так? Значит, она, вероятно, согласится.
– Надеюсь, что да. И в таком случае я хотел бы пригласить вас на свадьбу.
– Спасибо. Если получится, обязательно приеду.
6 сентября (25 августа) 1878 года. Филадельфия, площадь Независимости
Генерал Джордж Бринтон Мак-Клеллан, губернатор независимого штата Нью-Джерси
Баюкая раненую руку на перевязи, я стоял вместе с другими почетными гостями недалеко от подиума, поставленного у входа в Индепенденс-холл – в городе, где я когда-то родился.
Именно в этом здании, тогда называвшемся Пенсильванским Капитолием, в далеком 1776 году тринадцать колоний, включая и мой Нью-Джерси, и южные Мэриленд, Делавэр, Виргинию, обе Каролины и Джорджию, объявили о своей независимости от Британской империи и положили начало будущим Соединенным Штатам Америки. А сегодня, через сто два года, эти семь штатов вместе с восемью другими и городом Нью-Йорк
[54] собирались покинуть этот союз.
Конечно, не раз и не два то один, то несколько штатов выражали желание выйти из этого союза. Сначала эта инициатива исходила от северных штатов. Каждый раз Юг соглашался на компромисс, и каждый раз казалось, что угрозы распада страны больше нет. Потом, конечно, баланс сместился, и протестовать начали уже южные штаты, пока наконец в 1861 году большинство из них не решили хлопнуть дверью.
