ЗУД В ОБЛАСТИ ИРОНИИ:
безотчетная потребность, будто так оно и должно быть, легкомысленно иронизировать по любому поводу во время самой обычной беседы.
Вьетнамский мемориал называется «Сад утешения». Это сооружение имеет форму спирали, наподобие музея Гуггенхайма; спираль проложена по склону горы и похожа на груду политых водой изумрудов. Посетители, поднимаясь по винтовой тропе, читают высеченный на каменных плитах рассказ о событиях вьетнамской войны, параллельно идут материалы о повседневной жизни в Орегоне. Под этой хроникой имена коротко стриженных орегонских парней, погибших в чужой грязи.
Место это – колдовское; но одновременно и выдающееся свидетельство о том времени. Круглый год здесь можно встретить туристов и скорбящих всех возрастов и обликов, проходящих различные стадии духовного спада, надломленности и возрождения. Они оставляют после себя букетики цветов, письма, рисунки, часто исполненные нетвердой детской рукой, и, конечно, слезы.
Во время этого посещения Тайлер ведет себя в высшей степени корректно – другими словами, не поет и не выделывает танцевальные па, что вполне могло бы случиться, будь мы в торговом центре округа Клакамас. Его недавнее извержение вулкана откровенности закончилось и, уверен, больше не повторится.
ПРЕВЕНТИВНЫЙ ЦИНИЗМ:
тактика поведения; нежелание проявлять какие-либо чувства, дабы не подвергнуться насмешкам со стороны себе подобных.
– Энди, что-то я никак не пойму. Здесь конечно, клево и все такое. Но с чего бы это вдруг тебя заинтересовал Вьетнам? Война закончилась, когда ты еще пешком под стол ходил.
– Я, естественно, не спец в этой области, Тайлер, но кое-что помню. Это как черно-белые телевизионные картинки. Когда мы росли, Вьетнам был одной из красок палитры, и его цвета добавлялись во все. А потом вдруг все это исчезло. Представь: однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь, что пропал зеленый цвет. Я приезжаю сюда, чтобы увидеть цвет, который нигде больше не могу найти.
– Да? А я ничего не помню.
– Ну, это и к лучшему. Гадкое было время…
Мне не хочется вдаваться в подробности.
Да, думаю я про себя, время, конечно было гадкое. Но только тогда я ощущал Историю с большой буквы, позже она трансформировалась в пресс-релизы, стратегию рынка, орудие циничных рекламных кампаний. Не так уж много подлинной Истории я застал – я появился на ее арене слишком поздно, под конец финального акта. Но я видел достаточно, и сегодня, когда значительные события в нашей жизни так нелепо отсутствуют, мне нужна связь с прошлым, любая, пусть даже слабенькая и ненадежная. Я моргаю, словно выходя из транса. – Эй, Тайлер, ты готов отвезти меня в аэропорт? До рейса 1313 в город Глупстон осталось не так много времени.
* * *
Самолет делает промежуточную посадку в Финиксе, а через несколько часов я еду по пустыне в такси. Дег на работе, а Клэр еще не вернулась из Нью-Йорка.
Небо – из сказочного тропически-черного бархата. Склонившиеся пальмы нашептывают полной луне непристойности о селянках. Сухой воздух сплетничает о пыльце – о ее неразборчивости в связях, а подстриженные лимонные деревья источают самый лучший запах из всех, что я когда-либо вдыхал. Густой и вязкий. Собак нет, и я понимаю: Дег выпустил их погулять.
"ШВАРЦЕНЕГЕРОМ Я НЕ СТАНУ":
убежденность, что любая деятельность гроша ломаного не стоит, если на ее поприще вы не оказались в зените славы. Эту апатию легко спутать с ленью, но ее корни уходят гораздо глубже.
Оставив багаж у калитки, ведущей в наш общий двор, я направляюсь к дверям Дега и Клэр. Подобно ведущему телешоу, приветствующему нового участника передачи, я кричу: «Рад вас видеть, дорогие двери!». Подходя к своему дому, я слышу, как за дверью звонит телефон. Но я останавливаюсь, чтобы легонько поцеловать свою дверь. А вы разве поступили бы иначе?
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕЗ РИСКА БЫВАЮТ ТОЛЬКО В ДИСНЕЙЛЕНДЕ
Клэр звонит из Нью-Йорка. В ее голосе появилась не свойственная ей прежде нотка уверенности – она чаще обычного выделяет некоторые слова, произнося их с нажимом. После краткого обмена впечатлениями о праздниках я перехожу к делу и задаю Главный Вопрос:
– Как прошло с Тобиасом?
– Comme ci, comme ca. Подожди, бе сигареты, барашек, я об этом и говорить не могу – одна должна была остаться в пачке. «Булгари», можешь себе представить?! Новый муженек матери, Арманд, купается в деньгах. У него патент на две маленькие кнопочки на телефонах – «звездочку» и «решетку», все равно что право на владение Луной. Представляешь?» – Слышится «чик-чик» – она зажигает стянутую у Арманда сигарету. – М-да, Тобиас. Угу, угу. Тяжелый случай. – Глубокая затяжка. Тишина. Выдох.
Я посылаю пробный шар:
– Когда вы увиделись?
– Сегодня. Веришь ли? На пятый день после Рождества. Невероятно. Мы договаривались встретиться раньше, но у этого гондона вечно возникали непредвиденные обстоятельства. Наконец мы решили позавтракать в Сохо, хотя после ночной гулянки с Алланом и его приятелями я буквально клевала носом. Я даже ухитрилась приехать в Сохо раньше времени – и только за тем, чтобы обнаружить, что ресторан закрыт. Проклятые кооперативные дома, они все пожирают. Ты бы не узнал Сохо, Энди. Что тебе Диснейленд, только сувениры и стрижки получше. У всех коэффициент интеллекта 110, но они ходят с таким видом, как будто он тянет на 140, а каждый второй на улице – японец, и у него в руках литографии Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна, которым грош цена. И все собой безмерно довольны.
– Ну так и что же Тобиас?
– Да, да, да. Словом, я пришла раньше. А на улице холодно, Энди. Дико холодно. Уши отваливаются – такой холод, поэтому мне пришлось довольно долго проторчать в магазинах, разглядывая всякую ерунду, которой в другое время я не уделила бы и минуты, – только для того, чтобы побыть в тепле. Так вот, стою я в одном магазине, и кого же я вижу – из галерии Мэри Бун выходит Тобиас с суперэлегантной пожилой мадам. Ну, не очень пожилая, но такая – нос крючком, а надето на ней – половина ежегодно производимой в Канаде пушнины. Ей нужно было бы родиться мужчиной, а не женщиной, знаешь, такой тип. Рассмотрев ее чуть пристальнее, я подумала, что она доводится Тобиасу матерью. Правдоподобия моей догадке добавило то, что они ссорились. Своим видом она напомнила мне слова Элвиссы – если кто-то из супружеской четы сногсшибательно красив, им надо молиться, чтобы родился мальчик, а не девочка, потому что девочка в конце концов будет не красавицей, а насмешкой природы. Так родители Тобиаса его и завели. Теперь понятно, откуда его внешность. Я поскакала здороваться.
– И?
