– К чему?
– К новой войне с нами.
– Точно! Без активных и маневренных помощников лесу не обойтись, ему нужна подвижная армия, а кого он может подсоединить, имея возможность зомбирования людей и перепрограммирования роботов?
– «Демонов»! – прошептала Вероника.
– Точно! И лейтенанта Точилина в придачу.
– Ну, вы даёте! – покачал головой Максим, шокированный открывающимися перспективами войны с древней расой.
– Чем тебе не нравится наша идея?
– Надо думать…
– Чего тут думать?! Надо лупить этих зверей везде, где только можно! Не то они нас опередят. Кстати, и этот дурак, лейтенант Точилин, тоже может присоединиться к шмелям.
– Жора, перестань, – поморщилась Вероника. – Вадим не может предать, он же… человек. Офицер!
– Вот именно – человек, причём с пакостным суперменским характером. А такие легко ведутся на кривые посулы, тем более что он зело зол, что не смог заняться с тобой сексом.
– Жора!
– Лейтенант, веди себя прилично, – предупредил Максим. – Распустил язык.
– А что я? – огрызнулся Редошкин. – Не прав? Знаем мы таких мажоров. Будь моя воля…
– Отставить болтовню!
– Слушаюсь, – хмуро отвернулся Редошкин, всем своим видом показывая, что не признаёт никакой вины. – Давай грохнем эту тварь.
– Не вижу смысла тратить на неё патроны. Заряд надо беречь. Ищите шахту.
Самолёт миновал заросли и, провожаемый взглядами носорогопаука и шмелей (ощущение было не из приятных), помчался прочь от «парковки» робота.
На поиски «птичьего глаза» ушло почти три четверти часа.
Первой заметила «зрачок» Вероника:
– Вижу! Смотрите левее, в низинке между тремя холмиками!
Самолёт скользнул в нужном направлении и завис над очередной дырой в почве, окружённой кольцом серого засохшего кустарника.
– Рация?
– Молчит, – сообщила девушка.
– Ныряем!
Самолёт окунулся в тень уходящего в глубь земли колодца и начал спуск.
Повторились привычные ощущения при пересечении границ «слоёв бутерброда»: потеря веса, похолодание, шум в голове, – и демонский «истребитель» вылетел из шахты в пространство четвёртого, если считать слои от первого слоя Вселенной Большого Леса.
Редошкин присвистнул.
Светило существовало и здесь, но выглядело бледной тенью настоящего солнца, едва пробивающей слабыми лучами туманно-жёлтое небо.
И лес здесь тоже присутствовал. Однако сплошной косматой шкурой, с высоты полукилометра напоминающей непроходимую тайгу.
– Вот это силища! Урман, как в нашей Сибири! Сесть негде!
– Под нами… – робко возразила Вероника.
– Это площадка шахты.
Действительно, устье «червоточины» в этом мире было окружено кольцом серого «бетона» шириной примерно метров двадцать, на котором ничего не росло, а сама «бетонная» полоса превращалась к краям в бугристый вал не то мха, не то лишайника тёмно-зелёного цвета, уходящего к лесу метров на сто, и на этом «мху» тоже почти ничего не росло, кроме редких прутиков «камыша».
– Ну ты и нюхач! – покрутил головой Редошкин.
– Ты о чём? – не понял Максим.
– Шёл практически по прямой, как по запаху на мёд.
– Интуиция, – равнодушно пожал плечами Максим.
– Мне бы такую!
– Ты и так хорош, – фыркнула Вероника. – Не представляю, что бы мы без тебя делали.
– Я просто хозяйственный, – поскромничал Редошкин, тем не менее довольный похвалой.
– Держитесь! – Максим заложил вираж, направляя нос самолёта в отверстие шахты, как мастер бильярда шар в лузу, будучи абсолютно уверенным в том, что второй пилот, которым в настоящий момент являлся лейтенант, ответственный за управление частью маневрового комплекса «пепелаца», регулирующей скорость, форсаж и экстренное торможение, вовремя отреагирует на любое препятствие или непредвиденный форс-мажор.
Редошкин не подвёл.
Самолёт вонзился точно в центр шахты и проскочил её всю за пару минут, будто она была длиной всего в два десятка километров. Егор Левонович утверждал, что длина всех «червоточин» между «ломтями бутерброда» на самом деле составляет сотни тысяч километров, но восприятие попаданцев «не хватало» эти расстояния как большую протяжённость благодаря иномерным эффектам. А именно: количество измерений мира Большого Леса равнялось трансцендентному на Земле числу «пи», и эта крохотная добавочка в четырнадцать сотых влияла не только на физику Леса, но и на нервную систему человека, вызывая психофизические феномены. Шахта позволяла наглядно представить, как добавка в четырнадцать сотых отражается на геометрии чужой Вселенной. Однако, как она влияет на восприятие людей, Максим не понимал.
Впрочем, подумалось мимолётно, не понимал этот парадокс, скорее всего, и сам создатель теории нецелочисленной мерности, физик от бога, как говорил про Егора Левоновича Редошкин. Что не снижало уважение к нему остальной компании.
Самолёт вывернулся в пятый слой «бутерброда» своеобразной ракетой, затормозил.
В кабине стало совсем тихо. Пассажиры, они же пилоты, внимательно изучали представший пред глазами пейзаж.
Это была пустыня! Почти ровное море из крупного песка цвета розового перламутра от горизонта до горизонта, украшенное редкими барханами, напоминающими полуразрушенные пирамиды, замки и минареты, и ещё более редкими скальными останцами наподобие тех, что видели Максим с Редошкиным недалеко от чёрного леса, и которые Жора назвал «пейзажем кин-дза-дза» по причине совпадения ландшафта с изображением в известном фильме. Он же первым и заговорил:
– Снова дежа-вю! Тебе не кажется?
– Не кажется, – очнулся Максим. – Наверху такие скалы были сосредоточены в низинке на небольшой площади. Я думаю, то были остатки какого-то сооружения.
– Здесь может быть то же самое.
– Масштаб другой. Тут миллионы квадратных километров.
– Может, ошибаются наши органы чувств? И мы видим не то, что есть на самом деле?
– Я своим глазам доверяю везде.
– Только не в мире, где длинные расстояния кажутся короткими. Что, если здесь всё ровно наоборот? Нам кажется, что пустыня бесконечна, а в действительности до горизонта всего полсотни километров. Давай проверим?
– Не сегодня, – мотнул головой Максим. – Наша цель – поиск мотоцикла с байкерами.
– Кидать-молотить, – сконфузился Редошкин, – ты прав.
– Но их в этом слое нет.
– Почему ты так решил?
– Интуиция, – ответил Максим любимым словечком. Хотя это была чистая правда: интуиция выручала его в кризисных ситуациях не раз. – Я хорошо знаю Сергея Макаровича. Он человек пытливый, увлекающийся наукой и не откажет себе в удовольствии пойти дальше, раз уж ему удалось пасть так низко.
