– За какие слова? – оторопел я.
– За эти самые… – Он снова понизил голос.
– Не может быть!
– Может. У меня друга за это посадили. Поссорился с соседом и ляпнул сдуру.
– А как же его тогда называть?
– Да как угодно… Мало ли хороших имен… Например… например… «Двор напротив». Или еще как-нибудь.
– Ладно, – согласился я, понимая, что со взрослыми, которые всего на свете боятся, спорить бесполезно.
Но история «двора напротив» меня заинтересовала. Я выбрал момент, когда у родителей было настроение поговорить по душам – обычно это случается в воскресенье, после обеда. Самое время от нечего делать поинтересоваться:
– Ну, сын, как дела в школе?
– В дневнике все написано.
– А повежливей можно?
– Миш, ну что ты к нему пристал? С ребенком надо разговаривать. Может быть, и у него к нам вопросы накопились…
– Есть вопрос!
– Задавай! – разрешил отец.
– А почему Жидовский двор так называется?
– Что-о?! – вскинулась Лида. – Сынок, это нехорошее слово, его употребляют только некультурные люди!
– А культурные люди какое слово употребляют – еврей?
– Культурные люди вообще на эту тему стараются не говорить.
– Лид, а в самом деле… Я как-то не задумывался… Почему? – заинтересовался Тимофеич.
– Ну, в общем, Волов мне так объяснил: дом построили еще до войны для какого-то торгового треста, а там работали одни… И так все ясно! И чтобы этого слова я от вас обоих больше не слышала!
По переулку, который тянется вдоль Казанки, я дошел до Петькиной халупы, притулившейся к бетонному забору автохозяйства, поднялся на шаткое деревянное крыльцо и постучал в дверь, обитую старой белой клеенкой с розовыми цветочками. Так и не дождавшись ответа, я перегнулся через перила и заглянул в кухонное окно: внутри абсолютно никого. На плите – ни чайника, ни кастрюли, ни сковороды. Дуршлаг и шумовка висят на гвоздиках. Хлебница пустая – ни горбушки, ни сухарика. Точно: уехали всей семьей в деревню на парное молочко. Время отпусков. Жаль, очень жаль! Петька Кузнецов – мой лучший друг, товарищ и заступник. У него самые большие в классе бицепсы. Когда он их напрягает и предлагает желающим пощупать, то продавить пальцами напруженные мускулы невозможно, как покрышку грузовика.
От Петькиной халупы и начинается двор с нехорошим названием. Я решил пройти его насквозь в надежде встретить Леньку Пархаева или хотя бы Марика Зенина и, конечно, чтобы посидеть в знаменитой «амфибии» капитана Лифшица. Можно, в крайнем случае, зайти к Леньке домой, но после истории с бабушкиным вареньем из неизвестных ягод я стараюсь встречаться с ним только на свежем воздухе…
Жидовский двор – место тихое, красивое и аккуратное, с газонами, огороженными низким штакетником. Кроме повсеместной желтой акации здесь растут кусты шиповника, который называют почему-то «собачьей розой». На выпуклых, обложенных кирпичом клумбах цветут ноготки, бархотки и настурции. Выгорожена большая детская площадка с качелями, каруселью, лесенкой, турником и горизонтальным бревном для тренировки равновесия. Здесь есть даже две урны, напоминающие «каменный цветок» из фильма про Данилу-мастера.
Я шел, поглядывая по сторонам: на лавочках сидели обычные старушки с вязанием, старички с кроссвордами и шашками, обычные мамаши качали коляски или с ужасом наблюдали, как дети карабкаются по вертикальной лестнице. Рыжебородый дядька в широкополой шляпе выгуливал пегого пса с длинными, чуть ли не по земле волочащимися ушами. Дородная тетка, отдуваясь, тащила сумку, из которой выглядывала голова большой щуки с удивленными глазами.
У дальнего забора, как говорится, на вечном приколе, стояла настоящая немецкая «амфибия» с утиным передом, широкими рубчатыми колесами и настоящим корабельным винтом под кормой. Вездеход буквально врос в землю, вокруг поднялась зубчатая крапива и распластались огромные лопухи с липучими фиолетовыми бутонами. Ленька Пархай рассказывал, что на этой «амфибии» вернулся с фронта домой герой-десантник капитан Лифшиц. Ему разрешили забрать трофейную машину с собой за выдающийся подвиг в порядке исключения. Так Лифшиц и рулил от самого Кенигсберга до Москвы, а девушки-регулировщицы махали ему флажками.
Когда капитан, посадив в вездеход всю семью, поехал кататься по городу, его, конечно, тормознул первый же постовой, мол, по какому такому праву передвигаетесь по столице нашей Родины на вражеской технике? Но у героя имелась разрешительная бумага, пописанная чуть ли не самим Сталиным. Орудовец прочитал, испугался, отдал честь, и с тех пор никто героя больше не останавливал. Наоборот, все понимали: если на улице появилась трофейная «амфибия», значит, едет капитан Лифшиц – посторонись! Он мигом долетал до Измайлова, с разгона плюхался в Серебряный пруд и плыл дальше, взбурливая воду винтом и вызывая досаду рыболовов с удочками.
Хотя вездеход стоял не в гараже, а под открытым небом, никто не решался к нему приблизиться, даже ночью: все хулиганы знали, что у капитана есть трофейный парабеллум, а стреляет десантник без промаха даже на бегу, не то что прицельно с подоконника. Но потом капитан Лифшиц скончался от старых ран, машина осталась без надзора, и ее быстро разорили: сначала выкрутили часы и другие приборы из передней панели, потом унесли складные сиденья, срезали брезент откидывающейся крыши, даже дверцы зачем-то выломали…
Когда я впервые увидел «амфибию», она уже стояла раскуроченная, но не до конца, оставались на месте и двери, и рычаг ручного тормоза. Она еще не вросла в землю, а там, где вездеход съезжал с асфальта, в земле виднелся рубчатый след, который только-только начал зарастать подорожниками и одуванчиками. Сегодня же от трофея остался один остов, но ржавчины до сих пор не видно, наверное, техника была покрыта особой краской, рассчитанной на плавание в воде.
Я вдруг подумал, что адмиралиссимус Ураганов должен приехать в 348-ю школу не на черном «ЗИЛе», а на новейшей трофейной «амфибии», которую он отобрал у сдавшихся американцев. Да, именно так!
Не встретив никаких знакомых рож, я прошел нехороший двор насквозь и оказался в Центросоюзном переулке. На углу сидела грязная дворняжка с грустными человеческими глазами, и я решил посвятить день приручению четвероногого друга. Его можно поселить у нас во дворе, в ящиках и потихоньку подкармливать, таская из дому котлеты. Стоят они всего шесть копеек штука, не обеднеем! Конечно, чтобы пес не убежал, придется привязать его веревкой к железному кольцу, вмурованному в стену. Раньше оно называлось «коновязью». Хотя, если верить повести Пушкина «Дубровский», дореволюционные самодуры могли приковывать к такому кольцу и дикого медведя – для забавы…
9. Гарем Фиделя
Чуткий пес, уловив мои мысли (как давеча тараканы!), заскулил и смылся в подворотне. Я не расстроился: все равно никто не разрешил бы мне взять его домой. Лиду я, возможно, и уговорил бы, обещав учиться без троек, но комендант Колов непреклонен. Заложив руку за борт беспогонного мундира, он скажет:
