В прошлом году шахтер с Норильска дал мне стрельнуть из такого ружья: мощь и дальность фантастические – можно даже катрана подбить. Но мне как назло встретилась только крупная зеленушка, и я с непривычки промахнулся. Говорят, есть еще капсульный подводный пистолет, но продается он только в магазине «Рыболов-спортсмен» по специальному охотничьему билету, потому что его легко превратить в боевое оружие. Ренат видел такую «переделку» у одного знакомого хулигана.
Рядом с ружьями лежали трубки для дыхания под водой – за рубль четыре копейки – с оранжевыми загубниками. И маска тоже была на своем законном месте, но стоила она теперь пять рублей сорок копеек. Да, стекло больше, обзорнее, да, цвет не болотный, а бордовый, да, резиновая кромка, облегающая лицо, шире, а значит, герметичнее… Но почему же так дорого? Мы же не печатаем деньги на домашней машинке!
Я стоял у прилавка, смотрел на цену, и слезы сами собой катились по моим щекам. Продавщица с накрашенными, как у царевны Будур, глазами и прической в виде черного кокона проследила направление моего безутешного взгляда и покачала головой:
– Взрослый мальчик, а нюни распустил! Это же новая модель, улучшенная!
– А старой модели больше нет?
– Была. Кончилась утром. Но эта надежнее!
– Мне денег не хватает…
– Ах, вот оно что! Приходи завтра. Этих масок много завезли. Неужели родители рубль тебе не добавят? Ты же не двоечник? Такой модный ребенок!
– Я… я уезжаю… на море… завтра…
– Счастливый! – вздохнула она, – а у меня отпуск в феврале.
Счастливый?! Что вы понимаете?! Приехать без маски на море, это как без клюшки выйти на лед! Это как отправиться в кино без билета. Это как прийти в класс без дневника или сменной обуви! Это как охранять границу без собаки. Это как регулировать движение без полосатой палки. Это как лететь в космос без скафандра. Это как брать Рейхстаг без знамени… Это, одним словом, – позор! Унизительно – сидеть на берегу и ждать, когда кто-то из друзей, нанырявшись до счастливой одури, даст тебе свою маску на десять минут, да еще с таким видом, будто отрезает от себя кусок живого мяса. Вообразив эту горькую сцену, я громко всхлипнул и вспомнил, что носовой платок остался в старых техасах, а высморкаться, как говорит дядя Юра, по-суворовски – прямо на пол, – нельзя. По крайней мере в магазине…
Справа от меня над прилавком склонился мужичок в матерчатой кепке, видимо, страдающий тем же недугом, что и Лида, – нудной магазинной нерешительностью, которая может внезапно перейти в буйное мотовство. Перед ним на стекле лежали три резиновые шапочки для плавания – белая, бежевая и оранжевая…
– Мужчина, вы уж определяйтесь! – попросила Будур. – Мне смену сдавать.
– Но, девушка, это же девчачьи цвета! – тонким, почти женским голосом возразил нерешительный. – А у меня мальчик. Ну, почему не могут у нас нашлепать хотя бы еще синих или зеленых шапок? Жалко им, что ли?
– В стране трудно с красителями… – всхлипнул я.
– Правильно, мальчик! И потом, мужчина, вы это зря! Белый – нейтральный цвет. Плавки у вашего сынка какие?
– Черные.
– Ну, вот, получится шахматный вариант.
– Вы думаете? – В его голосе появилась надежда.
– И думать тут нечего, – отрезала Будур, снова повернувшись ко мне. – Мальчик, слезами горю не поможешь. Ну нет больше масок за четыре двадцать. Кончились. Зато куртка у тебя красивая! Я такую же племяннику взяла.
– Да, ветровочка хороша! – с явной издевкой согласился нерешительный, – А почему вы, девушка, говорите, что нет масок за четыре двадцать? Это неверная информация. Я полчаса назад видел такую внизу, справа от входа. «Все для летнего отдыха». Лежит – тебя, плакса, дожидается.
– Точно! Мы же несколько штук вниз, на выносную спустили! – обрадовалась Будур. – Ну вот – а ты рыдаешь!
– Спасибо! – выдохнул я и помчался вниз с такой скоростью, что встречный воздух мгновенно осушил слезы на моих щеках.
Маска и в самом деле меня дожидалась. Я несколько раз надевал и снимал ее, подтягивая ремешок и проверяя, хорошо ли присасывается резиновая кромка к лицу, ведь иногда встречается брак, воздух не держится, а на его место тут же просачивается вода, тогда ныряние превращается в муку-мученическую.
– Вам идет! – прыснула, тряхнув школьной челкой, девушка за прилавком, наверное, ученица продавца.
– Выпишите! – солидно кивнул я.
– А трубку вы не забыли?
– Трубка имеется.
Я выбил чек, разменяв синюю пятерку, пересчитал сдачу, как написано на стеклянной табличке, «не отходя от кассы», и спрятал в карман четыре двугривенника.
– Вам завернуть или же так в ней и пойдете? – поинтересовалась смешливая ученица, накалывая блекло-фиолетовый чек на тонкий железный штырь, вбитый в квадратную деревянную подставку.
– Не надо… – буркнул я, не найдясь как отшутиться.
– Спасибо за покупку!
– Пожалуйста…
Это что-то новенькое! Впервые в жизни продавец благодарил меня, а не наоборот. Видимо, при коммунизме бесплатная торговля будет взаимно вежливой и готовиться к этому начинают уже сейчас! Загодя…
Я поместил маску в эластичную авоську, отчего она немного растянулась, и удалился, недовольный собой: сначала хныкал, как последний плакса, а потом не смог остроумно ответить этой пигалице с челкой:
«Спасибо за покупку!»
«Пожалуйста за продажу…»
Нет, сегодня с остроумием у меня совсем неважно.
Спускаясь на эскалаторе в главный зал, я заметил между колонн мороженицу в белом переднике: она толкала впереди себя тележку с прозрачной крышкой, сквозь нее виднелись шарики пломбира – белые, розовые и шоколадные. В обычном киоске тоже можно купить мороженое в вафельном стаканчике, но там оно двух видов: с кремовой розочкой – за девятнадцать копеек и без нее – за пятнадцать. Есть еще вафельные рожки, но они в продаже почему-то бывают редко. А вот такой пломбир, с высокой круглой головкой, можно купить только в «Детском мире» и ГУМе. Он фантастически вкусный, пахнет парным молоком, подсушенный вафельный стаканчик хрустит, рассыпаясь на зубах. Дядя Юра говорит, этот сорт делают специально для тех, кто работает в Кремле. Несъеденное отдают в ГУМ и «Детский мир». Сколько раз мы с Лидой вставали в очередь за кремлевским мороженым, и только два раза нам хватило. Обычно пломбир заканчивается очень быстро, и продавщица увозит пустую тележку, обещая вернуться через пять минут. Мы как-то караулили ее почти час – бесполезно. Думаю, она не виновата, наверное, сидит где-то и терпеливо ждет, когда из Кремля привезут остатки.
Тележка затормозила между колоннами, возле отдела детских железных дорог. У меня в глубоком детстве была такая дорога, но самая простенькая – без тоннелей, мостов, семафоров, стрелок и шлагбаумов, – мне ее подарил на день рождения дядя Коля Черугин. Смотреть, как электровоз, работающий на батарейке «Крона», мотает за собой по кругу два вагончика, было скучновато, а Петьке Коровякову вскоре купили точно такую же, и мы, когда не было взрослых, устраивали крушения: удлинив в два раза рельсы, пускали составы навстречу друг другу. Выигрывал тот, чей электровоз с вагонами не слетал с полотна. Впрочем, игрушки на такое использование рассчитаны явно не были и скоро сломались. Лида, как всегда, хотела писать в ОТК, но я отговорил, соврав, что случайно уронил локомотив на каменный пол.
