– Ого! Маску прикупил, счастливец!
– Да. Последнюю взял. А маман жутко боится этого трубочника. Без меня не справится.
– Бывает. Одна тут по ошибке изжарила и съела. Ничего, даже не вырвало. Сказала, котлеты по шесть копеек напоминает. Мотыль, конечно, на вид поприятней, но кончился. Остается сухой корм. Сколько насыпать, сэр?
– На пятнадцать копеек, – солидно сказал я, хотя поначалу собирался купить на гривенник, но в таком случае какой же я сэр?
Василия разочаровывать нельзя, он очень серьезный человек, сегодня возле весов лежит толстая книга «Моммзен. История Рима», заложенная билетиком книжной лотереи. В прошлый раз он читал «Критику эк… экзис… экзистен… экзистенциализма». Уф-ф… Спросить у него, что это такое, я постеснялся…
Продавец тем временем ловко свернул из заранее нарезанной газеты аккуратный фунтик и железным совком, каким в продуктовых магазинах сыплют в пакеты муку и сахарный песок, подхватил из мешка на кончик сухой корм, похожий на мелкую гречку, метнул его в кулек и кинул на весы – стрелка едва отлипла от края шкалы. Он добавил до нормы, а потом от щедрот бросил лишнюю щепотку, как постоянному клиенту. И тут я заметил на его пальце то, чего прежде, как и усов, не было: массивный перстень с печаткой.
– Золото?
– Ага, самоварное! Э-э-эх! – и он привычно замял края кулька так, что ни одна дафния теперь не вывалится. – Взял колечко по случаю. Друга выручил… Ваш пятачок, сэр!
– А что попугай – никто не покупает? – с сочувствием спросил я, пряча монету.
– Какой же идиот его за триста целковых возьмет?
– А уценить нельзя?
– Предлагали. Хозяин никак не соглашается.
– Какой хозяин? Попугай разве не государственный?
– Скажешь тоже! Птица комиссионная. Или ты думаешь, я его сам в Африке ловил? Мореман один из рейса себе привез, помучился и нам сдал. Орет попка очень уж громко, соседей будит. Сандалии у тебя тоже классные!
«Как можно говорящих птиц сдавать на комиссию? Они же почти люди!» – горько подумал я и поинтересовался:
– А что из товара лучше всего идет?
– Гуппи с хомяками. Дешево и сердито! И куртка у тебя – отличная! Такое впечатление, что ты с витрины сбежал! – засмеялся продавец-консультант.
– Маман заставила… – вздохнул я, злясь, что позволил вырядить себя, как полного дурака.
– Жестокая женщина! – согласился Василий. – Пытка новизной.
– И не говори, – вздохнул я совсем как бабушка Аня.
Но тут вернулись радостные родители со своим извергом.
– Ну, пока, звездный мальчик! Счастливо понырять! Заходи, когда вернешься!
– Пока… – Я деликатно отошел от прилавка.
– Из-под хрена подойдет? С крышкой! – ликуя, спросил папаша.
– Верх желаний! Давайте сюда вашу баночку! – Василий вздохнул, вооружился сачком на длинной ручке и встал на табурет: – Самца подберу вам почти вуалевого.
– Вот спасибо! – кивнул отец-инженер.
– А самочку икряную или отметавшую?
– Только икряную! – воскликнула мамаша, собираясь, верно, немедленно выпотрошить крошечную рыбку и намазать бутерброд.
– Поищем…
Положив невесомый кулек с кормом в авоську, я пошел к дверям, чтобы не мешать продавцу-консультанту в работе, но у входа сдуру задержался возле клетки с попугаем и тихо попросил:
– Скажи: попка – дурак!
Пока родители, затаив дыхание, следили за тем, как Василий для виду гоняет сачком по аквариуму икряную самочку, плохиш отошел посмотреть белочку.
– Белку хочу! – снова захныкал зануда.
– Продана, сэр! – нашелся Василий.
– Скажите, товарищ, – подавшись вперед и понизив голос, спросил отец-инженер. – Они долго, эти гуппи, живут?
– У вас, полагаю, неделю протянут.
– Не больше?
– Не больше, – заверил консультант, печально разглядывая на свет пойманных рыбок. – А вот вам и питание на первое время, – он бросил в бумажку щепоть сухого корма.
Несчастные рыбки метались по баночке, еще не поимая, какая беда с ними приключилась. Сегодня же малолетний психопат высыплет туда весь корм, через два-три дня вода завоняет, пойдет гнилыми пузырями и гуппи всплывут брюшками вверх.
– Какие живчики хорошенькие! – залюбовалась мамаша, подняв баночку на свет.
И тут ара, до которого, видимо, дошла, наконец, моя просьба, открыл круглый и наглый глаз, повел крылами, напружился и голосом охрипшего Левитана заорал на все помещение:
– Заткни-ись, придурок!
– Он говорящий! – громче безумной птицы завизжал маленький тиран. – Не нужны мне ваши рыбки! Попуга-а-а-а-я хочу-ч-у-чу-у-у-у! – и повалился на пол, суча в истерике ногами.
Василий глянул на меня с обидой, мол, думал, ты человек, а ты пижон в апельсиновых тапках! Я стремглав выскочил на улицу, понимая, что испортил ему всю торговлю. Простит ли? Огорчившись, что, кажется, потерял друга, я побрел налево, в сторону улицы Кирова.
Да, в детстве я тоже бывал плохишом и мог похныкать из-за не купленной игрушки, но кататься, вопя, по полу в общественном месте – такое мне даже в голову не приходило! А если бы и взбрело, Тимофеич одним движением, точно Котовский – саблю, выдернул бы из брюк ремень и выпорол меня, как сидорову козу. Детей, конечно, бить нельзя, но иногда необходимо…
До старинного дома, на углу Большого и Малого Комсомольских переулков, где жили Батурины, ходу пять-семь минут неспешным шагом. Я пересек в положенном месте улицу Кирова и остановился напротив огромных витрин магазина «Хрусталь-фарфор-фаянс»: за стеклом на белых кубах разной величины размещались сервизы, рассчитанные на семью из двенадцати человек, – столовые, чайные, кофейные. Поражали воображение огромные блюда, на которых можно выложить жареного быка. Озадачивали супницы, их назначение я долго не мог понять, пока бабушка Елизавета Михайловна не объяснила. Оказывается, в приличных домах щи, борщ или харчо никогда не распределяют по тарелкам прямо из кастрюли. Это – дурной тон. Сначала борщ переливают на кухне в супницу, ее несут к столу, а уж потом серебряным половником делят на порции.
Кроме сервизов, на кубах стояли длинноногие бокалы и хрустальные вазы с искусственными фруктами и цветами. В углу можно было прочитать скромную табличку: «Товары с витрины не продаются».
Я уже хотел свернуть в Большой Комсомольский переулок, но, как пишут в книгах, ноги сами понесли меня в противоположную сторону – в магазин «Книжный мир». Там на первом этаже располагался мой любимый отдел филателии, и я не мог отказать себе в удовольствии хотя бы одним глазком глянуть на серию «Фауна и флора Бурунди». И хотя Сергей Дмитриевич, если заходит речь об этих марках, снисходительно усмехается в усы, я в жизни ничего красивее их не видел!
