– Передайте в кассу! – попросил кто-то.
Мне в ладонь вложили целых шестнадцать копеек, и странный пассажир с интересом следил за тем, как я поступлю с этими деньгами.
«Секретный контролер!» – мелькнуло в моей голове, и тело покрылось от страха даже не гусиной, а страусиной кожей.
– Не забывайте своевременно оплачивать проезд! – строго напомнил в микрофон водитель. – Проездные документы предъявляйте!
Мне ничего не оставалось, как равнодушно опустить деньги в прозрачную кассу, оторвать четыре билета и передать вглубь салона, осторожно косясь на «секретного контролера». Опытный специалист! Вот он вроде как равнодушно отвернулся и смотрит теперь в окно: мы как раз проезжали Покровские ворота, огромный рыбный магазин, где в бассейне, выложенном кафелем, плавали метровые сомы.
Здесь однажды нервный продавец бросил атлантическую селедку пряного посола в тетю Валю, которая замучила его, выбирая такую рыбку, чтобы и жирная, и с икрой, и с живыми глазами, и с ровной чешуей… Четырежды она возвращалась, передумав, от кассы и просила «завесить другой экземпляр – поинтересней». На пятый раз он запустил в тетю Валю отборной сельдью, и на новом светло-кремовом платье отпечатался четкий масляный силуэт. Вызвали директора магазина, тот схватился за голову и умолял ничего не писать про этот возмутительный случай в жалобной книге, так как они борются за звание образцового учреждения торговли, и тем более не обращаться в милицию. Он обещал, что впредь лично будет завешивать пострадавшей лучшую сельдь, а платье приведет в порядок за свой счет, не оставив следов, так как заведующая соседней химчисткой – его лучшая подруга, почти родственница. После долгих раздумий тетя Валя согласилась, и с тех пор селедочка у Башашкиных и вправду «жирнее и нежнее белорыбицы», как выражается дядя Юра.
…Я еще раз исподтишка глянул на «секретного контролера». Теперь он якобы читал газету. Зна-аем, как это делается! В бумаге проделана дырочка, через которую ведется незаметное наблюдение, чтобы схватить меня за руку, когда я, успокоившись, все-таки попытаюсь взять себе лишнюю сдачу. Ну, нет, не на таковских напали!
– На, пижон, бери, – веселый мужик в газетной шапочке протянул мне свои копейки, он так долго рылся в карманах, что я уже принял его за опытного «зайца», который ищет деньги до самой своей остановки.
– Нет, спасибо, товарищ, мне больше не надо! Я опустил двадцать копеек и взял шестнадцать, – как на уроке математики, громко ответил я.
Прилизанный оторвался от газеты и посмотрел на меня с насмешливым одобрением, мол, не перевелись еще в СССР честные парни! Теперь мне оставалось одно – отойти от кассы, протолкаться в хвост, притиснуться носом к широкому заднему стеклу и с тоской смотреть на дорогу.
Мы переезжали Садовое. Справа на крыше двухэтажного углового дома полукругом торчали буквы – «кино Спартак театр». В них вмонтированы лампочки, и вечером надпись ярко светится. Чуть ниже, под карнизом, висела большая нарисованная афиша фильма «Свадьба в Малиновке»: не очень-то похожий на себя Михаил Пуговкин отплясывал с дородной хуторянкой, а на заднем плане буденновцы рубили саблями какой-то сброд. Музыкальная комедия. Вот, значит, почему в кассу стоит такая очередь!
Говорят, здесь крутили кино еще до революции, но называлось это место, конечно, по-другому, так как Спартак – вождь восставших рабов, а это при царе не приветствовалось. Внутри там как в музее: колонны, лепнина, хрустальные люстры, из стен торчат бронзовые светильники, а двери в зрительный зал задергиваются малиновыми портьерами с золотыми кистями. В буфете перед сеансами с низенькой сцены под пианино поет настоящая артистка в длинном блестящем платье, она прижимает сложенные руки к груди, закатывает глаза и дребезжит:
Звать любовь не надо – явится нежданно,
Счастьем расцветет вокруг.
Он придет однажды, ласковый, желанный,
Самый настоящий друг…
Взглядом ты его проводишь,
День весь, как во сне, проходишь,
Ночью лишь подушке, девичей подружке,
Выскажешь мечты свои…
Я представил себе Шуру Казакову, как она ночью лежит, обняв подушку, не спит и думает обо мне…
Дядя Юра, разбирающийся по роду своей «халтуры» в вокале, называет таких исполнительниц «позором Москонцерта и ужасом филармонии». Кстати, только в кинотеатрах можно выпить лимонад «Крем-сода» и пиво «Дипломат», Башашкин его обожает. В магазинах эти напитки не продаются. И вот еще что удивительно: чаще всего старые кинотеатры («Радуга» тоже) устроены на втором этаже. Под «Спартаком», например, расположен угловой гастроном № 4, который бабушка Елизавета Михайловна упорно, до самой смерти, называла «торгсином».
В прошлом году я смотрел в «Спартаке» комедию «Берегись автомобиля!» Она хоть и черно-белая, но мне очень понравилась, особенно как Деточкин угоняет «Волгу» из запертого гаража с помощью подъемного крана. А ведь не догадайся я, что прилизанный – самый настоящий «секретный контролер», сидеть бы мне в суде, как Деточкину, понурив голову. Вижу будто наяву: прокурор стыдит меня за поведение, недостойное пионера, Лида тихо плачет от стыда за сына, Тимофеич заранее расстегивает ремень, а Башашкин и Нетто кричат: «Свободу Юрию Полуякову!»
Всю оставшуюся до Гаврикова переулка дорогу я ломал голову над тем, как выпутаться из безденежья? Конечно, перед парикмахерской можно было бы забежать на Чешиху, к бабушке Ане, отдать желатин и потихоньку попросить недостающие двадцать четыре копейки. Она, конечно, не отказала бы, но, увы, все деньги теперь, после того, как бабушка в магазине сослепу перепутала трешку с пятеркой, хранятся в кошельке у тети Клавы, а она в ссоре с Лидой почти уже год.
Маман не одолжила ей тридцать рублей на зимнее пальто с цигейковым воротником, совершенно новое: соседи отдавали почти даром, потому что тетя Вера заболела, похудела, а ей срочно нужны деньги на дорогие лекарства. Сначала ничто не предвещало ссору: Лида обещала взять тридцатку в кассе взаимопомощи, но там оказалась «шаром покати», так как бригадир Компанеец купил себе мотоцикл и «выгреб все до копейки». Тогда она хотела смотаться на Шелепихинский филиал, там есть своя касса. Но тут, как назло, сломался конвейер, и все испугались: горела «спецлиния», а с этим не шутят. К нам на ночь глядя зашел бледный наладчик Принцев и сказал, что всем теперь будет строгий выговор и «клизма с патефонными иголками». Лида подхватилась и убежала.
Будучи маленьким, я не понимал, что значит слово «спецлиния», хотя догадывался: за ним скрывается нечто ужасное. Иногда, засыпая, я слышал сквозь дрему:
– Миш, не приставай! У меня завтра спецлиния.
– Снова-здорово! Я что – на спецлинии женился?
Потом кое-что прояснилось: два раза в месяц на заводе делают партию для «спецточек» и «спецобслуживания». Попросту говоря, этот майонез может попробовать даже сам Брежнев!
– А Хрущев?
